Албанская девственница - [5]

Медленно и неохотно женщины сняли с Лоттар все наряды. Потом принесли мужские штаны, потертые и без галуна, рубаху и головной платок. Лоттар оделась. Одна женщина пришла со страшными огромными ножницами и остригла почти все, что осталось от волос Лоттар. Стричь было трудно из-за помады.

— Завтра ты стала бы молодой женой, — сказали ей женщины. Кое-кто из них вроде бы горевал, а кто-то явно презирал ее. — Теперь ты никогда не родишь сына.

Маленькие девочки подхватывали состриженные пряди волос и пристраивали себе на голову, изображая челки и пучки.

Лоттар принесла клятву при двенадцати свидетелях. Все они, конечно, были мужчины. У всех был кислый вид из-за такого оборота дела. Мусульманина она так и не увидела. Францисканец выбранил мужчин и сказал, что если подобные вещи не прекратятся, он запрёт церковный двор и им придется хоронить своих мертвых в неосвященной земле. Лоттар сидела поодаль, в непривычной одежде. Безделье было ей странно и неприятно. Закончив свою тираду, францисканец подошел и встал рядом, глядя на нее сверху вниз. Он тяжело дышал — то ли от ярости, то ли утомился, произнося гневную речь.

— Ну что ж, — сказал он. — Ну что ж.

Он порылся где-то в глубинах своих одежд, достал сигарету и дал ей. Сигарета пахла его кожей.

Санитарка принесла Шарлотте ужин, не слишком обильный: суп и компот из персиков. Шарлотта сняла крышку с миски, понюхала и отвернулась.

— Уходи, незачем тебе глядеть на эти помои. Приходи завтра — ты же знаешь, мой рассказ еще не закончен.

Санитарка вышла вместе со мной, и когда мы очутились в коридоре, сказала:

— Те, кто дома живет бедней всех — они всегда самые придирчивые. С ней нелегко, но ею поневоле восхищаешься. Вы ей не родня, нет?

— О нет, — сказала я. — Нет.

— Когда она только поступила к нам, это было что-то невероятное. Мы стали ее раздевать, и кто-то похвалил ее браслеты, и представьте, она тут же предложила их у нее купить! А ее муж — это вообще что-то. Вы его знаете? Очень необычные люди и она, и он.

Гюрджи, муж Шарлотты, совсем недавно — еще и недели не прошло — явился ко мне в книжный магазин. Было морозное утро. Он тянул за собой тележку, полную книг и прикрытую сверху одеялом. Он уже и раньше — когда я приходила к ним в гости — пытался продать мне кое-какие книги, и сейчас я подумала, что, может быть, это те же самые. Тогда я смутилась, но на этот раз, на своей территории, смогла собраться с духом. Я сказала, что нет, я не занимаюсь подержанными книгами, они меня не интересуют. Гюрджи отрывисто кивнул, словно мои слова были излишни и не имели никакого значения для нашего разговора. Он продолжал вытаскивать книги по одной, приглашая меня провести рукой по корешку, настаивая, чтобы я оценила красоту иллюстраций или впечатлилась годом издания. Мне пришлось снова и снова повторять слова отказа, и я словно со стороны услышала, что прибавляю к ним извинения, совершенно против своей воли. Гюрджи предпочел думать, что каждый отказ относится только к очередной книге, и каждый раз доставал другую, яростно повторяя:

— А эта! Она очень красива. Вы увидите. И еще она очень старая. Посмотрите, какая прекрасная старая книга!

Это были путеводители для туристов, изданные в начале века. Не очень старые и не такие уж красивые — с зернистыми, серыми фотографиями. «Путешествие по Черным Горам». «Высокогорная Албания». «Тайные земли Южной Европы».

— Вам надо пойти с ними в магазин «Антикварная книга». На Форт-стрит. Это недалеко отсюда.

Он издал звук отвращения — возможно, желая сказать, что прекрасно знает этот магазин, или что уже совершил поход туда и притом безрезультатно, или что эти книги там и были приобретены с самого начала тем или иным образом.

— Как Шарлотта себя чувствует? — заботливо спросила я. Я ее что-то давно не видела, хотя раньше она часто заходила ко мне в магазин. Она приносила мне мелкие подарки: кофейные зерна в шоколаде, чтобы придать мне сил; брусок чисто глицеринового мыла, чтобы у меня не сохла кожа оттого, что мне приходится пропускать через свои руки столько бумаги. Пресс-папье со вделанными в него минералами Британской Колумбии, карандаш, который светился в темноте (чтобы, если вдруг в магазине отключат свет, я могла по-прежнему выписывать счета). Шарлотта пила со мной кофе, болтала, а если я была занята — прогуливалась по магазину, сама себя развлекая. В темные грозовые дни Шарлотта носила бархатный плащ, который был на ней и в день нашего знакомства, а от дождя защищалась огромным древним черным зонтиком. Она звала его своей палаткой. Если я погружалась в разговор с покупателем, Шарлотта касалась моего плеча и говорила:

— Я тихонечко побреду со своей палаткой. Поговорим в другой раз.

Однажды покупатель напрямую спросил у меня:

— Кто эта женщина? Я ее видел в городе с мужем. Во всяком случае, я решил, что он ее муж. Я думал, они бродячие торговцы.

Не слышала ли этого Шарлотта? Не уловила ли холодности в обращении только что нанятой мною продавщицы? (Сама Шарлотта определенно была с ней холодна.) А может быть, я слишком часто оказывалась занятой? Я не сочла, что Шарлотта перестала меня навещать. Я предпочитала думать, что интервал между визитами удлиняется — возможно, по причине, которая не имеет ко мне никакого отношения. Я была занята и замотана, и вообще близилось Рождество. Продажи книг неожиданно и приятно выросли.