Аламут - [9]

— Я могла бы причинить ему вред, — сказала она. — И не сомневайся. Но сделала бы я это или нет… на этом власть Синана надо мной кончается. Он понимает это. Он приказал мне убить человека, о котором ты, возможно, слышала. Этот человек называет себя Салах аль-Дин.

— Саладин? — Сайида гордилась, что знает франкское произношение этого имени. — Он теперь наш султан. Когда-то отец сделал для него меч, еще когда тот был просто курдом Юсуфом, сыном Айюба. Ты ведь еще не убила его, правда? Он ведет войну где-то недалеко отсюда. Отец, Маймун и остальные постоянно работают, изготовляя оружие для эмиров.

— Воистину, он может завоевать все вокруг, — ответила Марджана. — Может стать султаном Египта и Сирии. Я не убила его. И не убью. Я покончила с убийствами.

— И все же ты убила христианина.

Лицо Марджаны омрачилось.

— Я дала клятву. Моя глупость и безрассудство Синана. Отныне и впредь он не сможет приказывать мне. В конце концов, — сказала она, — тот человек не был мусульманином. И даже солнцепоклонником.

— Я — солнцепоклонница, — сказала Сайида.

— Ты женщина, и потому обделена и верой, и разумом. — Легкомыслие слов Марджаны было подобно игре клинка в битве. — Я же менее, чем женщина: я ифрита, из тех детей Иблиса, кто принял Истинную Веру. Три рода сущих стоят превыше меня: мужчины, женщины, и мужи моего племени. Я рабыня рабов рабов Аллаха. Или так говорится, — продолжала Марджана. — Я знаю, что подобных мне больше нет в мире. Афариты избегают встреч со мною. Я сильнее и быстрее любого из людей; я владею магией, превосходящей понимание людей. Я начинаю полагать, что я не являюсь ничьей рабыней. Кроме, разумеется, Аллаха.

— Бог велик, — промолвила Сайида, склонив голову в знак почтения к святому Имени. — Если ты так устала убивать, то почему ты продолжаешь этим заниматься? Покинь Масиаф. Оставь ассасинам ножи и запугивания. Ты выполняла их приказы несчетные годы. Разве этого недостаточно?

— Быть может, — ответила Марджана. — Быть может, нет. Предположим, я позабуду свою клятву; предположим, я сбегу. И куда мне идти?

— Куда угодно. Перед тобой целый мир, и ты можешь быть свободна. И даже ужасные ассасины не найдут тебя — тебя, которая была самой ужасной из них. почему бы тебе не остаться здесь? — спросила Сайида. — Отец не скажет ничего. Маймун будет думать, что у нас гостит родственница. Хасан будет счастлив. А я, — сказала она, — смогу получить хоть немного покоя в то время, когда у него режутся зубки.

Марджана улыбнулась и покачала головой:

— Тигрица не может скрываться среди газелей, как бы она ни любила их. А что касается того, чтобы оставить Синана… это будет очень долго. Или недостаточно долго. Я отнюдь не покорный кинжал в его руке; я не заберу больше ни единой мусульманской души. Но существует достаточно франков, от которых нужно очистить мир. В особенности одна семейка, к которой я уже приступила. Отступники, дети той, что предала Веру. Они насмеялись над нашей Миссией. Я должна увидеть, как они заплатят за это.

— Я не уверена, что мне нравятся твои слова.

Марджана вновь посадила Хасана на колени Сайиды и нежно поцеловала ее в лоб, подарив ей долгий безмолвный взгляд.

— Честность, — сказала ифрита. — Вот что это такое. Смогу ли вновь переступить твой порог?

— Ты уходишь?

Марджана кивнула.

— Возвращайся поскорее, — попросила Сайида. — И когда ты пресытишься кровью христиан, помни, что есть место, куда ты можешь вернуться. Если тебе это понадобится. Мы… я всегда думала, что у меня могла бы быть еще одна сестра.

— Хороша сестра! — хмыкнула Марджана. — Я вернусь. Даю тебе слово.

— Иди с Богом, — сказала Сайида. Но как всегда, Марджана уже не услышала напутствия, ибо была не здесь. Она исчезла, словно пламя свечи. Так же быстро, так же бесшумно, и так же бесследно.

3

В Аква Белла было две башни. Одна, более новая и куда более массивная, была выстроена в простом стиле — квадратная и основательная. С ее стен был виден Иерусалим. Вторая башня была более старой и стройной, как минарет. Она защищала угол стены, и помимо этого не служила никакой иной цели. На ее нижнем уровне было стойло для вола, крутившего масличный пресс, а теперь и для одной-двух лошадей, на которых прибыли те, кто желал присутствовать на похоронах Герейнта. Верхние этажи были предоставлены в полное распоряжение сквозняку и паукам. Детям замка запрещено было туда лазить, поскольку лестница была ненадежна.

Они, конечно, находили пути, невзирая на все замки и преграды. Но пауки и пыль вскоре надоедали им, а ступени были просто крошащимися камнями, и лазить по ним было довольно легко, если быть осторожными. В башне когда-то обитали совы, они летали и ухали, наводя восхитительный страх, но последняя из них улетела давным-давно и больше не возвращалась. Дети нашли себе другие развлечения и оставили древнюю башню в покое.

Тибо нужно было побыть одному. Он изо всех сил старался быть мужчиной, дабы не порочить память Герейнта, но день и ночь этих стараний измучили его. Замок был полон людей, прибывших выразить свои сочувствия и, вне сомнения, поглазеть на новоиспеченную богатую вдову. Их голоса резали слух Тибо, их сочувственные взгляды вызывали у него желание наброситься на них с кулаками. Знали ли они о том, что такое горе? Что они вообще знали, кроме жадности, лжи и вульгарного любопытства?