Аламут - [157]
— Ассасины.
Она умолкла. Она покраснела, потом побледнела. Когда она заговорила снова, то уже мягче.
— Ты победил. Мы слышали. Прабабушка прислала весть.
— Ты живешь у своей матери?
Она отвела глаза.
— Нет. — Потом вновь посмотрела на него, неожиданно яростно.
— Что еще я могла сделать?
Айдан не мог ответить. Не осмеливался. Он ожидал, что будет горевать, потому что потерял ее. Он не ожидал, что будет ненавидеть Ранульфа, потому что тот отвоевал ее.
Она видела, Бог ей помоги. Краска отхлынула от ее щек. Она стояла недвижно, словно птица перед змеей; она не сказала ни слова.
Аймери, забытый, начал вырываться. Нянька потянулась к нему. Джоанна передала ребенка ей.
Айдан едва не закричал вслух. Она боялась его. Вот почему она так лепетала; вот почему она так крепко обнимала сына, защищая вместе с ним жизнь, которая зрела в ее теле.
— Ты меня совсем не знаешь, — выдохнул Айдан.
У нее перехватило дыхание.
— Если ты могла подумать, что я способен тронуть ребенка… — Он задохнулся на этих словах. Неожиданно он почувствовал, что не может больше вынести это, ни единого мига. Он отвернулся от нее.
Его мамлюки, словно живая стена, отгораживали их от бурлящего города. Джоанна схватила Айдана, когда он дошел до них. Аймери огромными глазами смотрел в ее бедра.
Ее пальцы, сжимавшие руку Айдана, были белыми. Она взглянула на них так, словно они не принадлежали ей; разжала их, отпуская его.
— Я… — голос ее был хриплым. — Не уходи.
— Почему? Чтобы вы могли и дальше бранить меня, мадам? Чтобы я усвоил, как именно вы научились презирать меня?
— Почему я должна этого хотеть? Ты уже все знаешь.
— А что мне оставалось делать, если все это было выплеснуто мне в лицо?
Она вскинула голову.
— Я не сказала ни слова!
— Ты думала это.
— Я этого не думала.
— Думала.
Она ударила его.
Наступило долгое, напряженное молчание. Он даже не думал ударить ее в ответ. Он медленно поднял руку к горящей щеке. Джоанна вдруг рассмеялась.
— Ты выглядишь… — выдавила она. — Ты выглядишь… словно… тебя зарезали!
Он не мог пошевелиться от возмущения. Он едва мог заговорить.
— Если вы все завершили, госпожа моя, могу ли я просить у вас разрешения уйти?
— Нет. — Смех ее прервался. — Не желаете ли вы — пожалуйста — пойти со мной туда, где меньше народа? И начать заново?
Он хотел было воспротивиться, но ее глаза удержали его. Он склонил голову в легчайшем поклоне.
На небольшом расстоянии от улицы стояла церквушка, маленькая, темная и забытая паломниками, с крошечным кусочком сада и струйкой фонтана. Вода была холодная и сладкая. Айдан отпил глубокий глоток и ополоснул лицо.
Джоанна села на кусок упавшей колонны. Остальные не последовали за ними сюда. Даже нянька осталась в стороне, сунув Аймери соску и пронзительным голосом высказывая свои печали мамлюкам Айдана. Айдан подумал, что по сравнению с тем, что вызвал этот случай, сам случай был мелкой неприятностью.
Джоанна говорила резко, быстро, без предисловий.
— Я должна была сделать это. Я не ожидаю, что ты поймешь меня или простишь. Я только прошу, если в твоей душе есть милосердие, оставить нас.
Он засмеялся, и в смехе его звучала боль.
— Это ты говорила себе, чтобы легче было вынести это? Что несмотря на все, что ты знаешь обо мне, я просто бездушное чудовище? Что я могу причинить вред тем, кого ты любишь?
— Ты не можешь быть столь совершенным рыцарем.
— Почему нет?
— Потому что если это так, то мне остается только упасть и завыть.
Он встал и начал расхаживать по саду туда-сюда. Он остановился над ней; кулаки он прятал за спину, чтобы удержаться и не встряхнуть ее.
— Нет. Я не совершенен. Я хотел бы придушить твоего мужа. Я хотел бы колотить тебя до тех пор, пока ты не взмолишься о пощаде. Но я не сделаю этого. Я не унижусь до такого.
— Ты ненавидишь меня, — промолвила она.
— Разве ты не хотела этого? — Он снова сел у фонтана, положив голову на руки. — Джоанна, оставим это. Ты не сделаешь проще, если поссоришься со мной.
Он чувствовал, как она борется, чтобы не коснуться его; стоять так близко и не подойти ближе и не убежать со всех ног. Голос ее был низок и труден.
— Нет. Это не подействует. Это никогда не действует.
— Никогда. Мы притворяемся — иногда достаточно хорошо, чтобы обмануть себя.
Ее рука пришлась по его волосам, легко, словно дыхание. Он сидел неподвижно. Она отскочила от него, обхватив себя руками, дрожа.
— Я думала, что смогу сделать это. Когда я увидела тебя на улице, и дьяволица Тимура начала выкидывать свои дьявольские штучки, и Аймери оказался посреди этого, то не было возможности избежать ни этого, ни встречи с тобой. Выругать тебя. Лишить тебя защиты. Прогнать тебя. Положить конец всему этому. — Лицо ее исказилось. — Как будто это вообще будет легко. Кто-то может догадаться. Кто-то сможет подсчитать.
— Я был в чреве матери почти год.
Она открыла рот, потом закрыла.
— Это невозможно.
— Я не человек.
— Значит…
— Значит.
Он мог простить ей неожиданную, неудержимую радость. Она была так ужасно испугана, пойманная в сеть своего обмана, зная его необходимость и ненавидя его; и не было даже уверенности, что это приведет к чему-либо. Она могла объяснить черные волосы ребенка — он мог удаться в ее родню. Но люди — и прежде всего Ранульф — умеют считать до девяти и теперь, поневоле, будут удовлетворены.
