Аламут - [124]

— Или как приказываешь ты.

— Я всего лишь слуга Аллаха.

— Ты веришь в это, — сказал Айдан. Он не был удивлен. Циник или лицемер был бы менее опасен.

— А ты? Во что веришь ты?

— В то, что Аллах — хорошее имя для человеческой алчности.

Синан не был оскорблен.

— Да? А как ты называешь свою алчность?

— У меня ее нет. Мои грехи — гордость и гнев. Я называю их своими именами.

— Гордость, — промолвил Синан, — воистину. — Он поймал на ладонь один кроваво-красный лепесток и пристально посмотрел на него. Потом поднял глаза. — Чего ты хочешь от меня?

— Чтобы ты сдался.

Более мелкий человек расхохотался бы. Синан спросил:

— Разве есть сомнения в том, кто здесь в силе? — Он сделал жест: чуть заметно повел пальцами. Из-за кустов и из теней сада, изо всех уголков выступили люди в белом. Каждый сжимал натянутый лук, каждая стрела неуклонно была устремлена на цель.

Айдан улыбнулся.

— О нет, — сказал он. — Никаких сомнений. Ты спросил меня, чего я хочу. Мое сердце желает заполучить твою жизнь, но это не воскресит моего родича. Я мог бы удовлетвориться твоей сдачей; твоей нерушимой клятвой в том, что ты прекратишь мучить леди Маргарет; и платой за жизни, которые ты отнял.

Повелитель Масиафа смотрел на него и нарождающимся уважением.

— О, я вижу, ты цивилизованный человек.

— Едва ли, — возразил Айдан. — Плату я запрошу немалую. И ты должен будешь навсегда оставить всякую надежду заполучить могущество Дома Ибрагима.

— Существуют другие дома.

— Торговые дома. А торговцы не питают любви к возможным родственникам, которые прибегают к таким грубым методам, как убийство. С такой тактикой в этой битве ты проиграешь войну.

— Это предполагает, что мне придется сдаться. А что если я просто похищу женщину и заставлю ее силой?

— Она прежде умрет, — ответил Айдан. — А ты можешь обнаружить, что я большее препятствие, нежели выгляжу.

— Достаточно большое, — согласился Синан, меряя взглядом его рост, — и определенно сильное. Но Аллах создал твое племя уязвимым для некоторых уловок. — Он извлек из своего халата маленькую вещицу: железный диск на цепочке, с изображением шестиконечной звезды, и с надписями вокруг на арабском и, несомненно, на еврейском языках. С легким потрясением от узнавания Айдан вспомнил печать на двери его комнаты.

— Печать Сулеймана, — сказал Синан, — которой он связал племя джиннов. Я заключил в нее твое имя.

— Но я не мусульманин.

— Сулейман тоже не был им.

Айдан выхватил Печать из рук Синана. Лучники напряглись, но ничья стрела не дрогнула. Айдан повертел вещицу в пальцах. В ней не было могущества, кроме холодного спокойствия железа и тепла человеческого заклятия.

Он взвесил ее на руке. Взвешивая притворство; взвешивая бесполезность истины. Синан не знал, что в этот момент у Айдана было не больше магии, чем у любого смертного. Пока он не восстановит ее, у него не будет ничего, кроме собственного разума и телесной силы. Это, и еще страх перед его племенем, испытываемый смертными.

Пусть Синан думает, что Айдана связывает эта безделушка, а не собственная слабость…

Айдан уронил Печать на колено Синана и вдохнул.

— Что ж. Ты получил меня. Ты собираешься заключить со мной сделку?

— Быть может. Раб полезен, но свободный человек, который работает за плату, имеет большее желание выполнить работу хорошо. Предположим, что ты сам заинтересуешь меня больше, чем Дом Ибрагима? Можешь ли ты это?

— Я не буду убивать для тебя.

Синан слегка улыбнулся.

— Ты думаешь, я хочу от тебя этого?

— А чего еще?

— Как я могу знать это, пока я не узнаю больше о тебе?

— А что тут знать, кроме того, что я есть то, что я есть?

— Но это, — возразил Синан, — едва ли просто; и хотя это может быть раскрытой тайной, это все же остается тайной. Все, что известно о тебе, это только слухи и перешептывания, если не считать того, чем может похвалиться любой смертный: титул, богатство, отвага на ратном поле. Мне ничего этого не нужно. Из гордости и гнева я смогу извлечь пользу, если они будут служить моим целям. — Он медленно, привычным жестом погладил бороду. — Еще не пришло время для сделки или для доверия, которое может скрепить ее. Но я говорю тебе это. Если ты отдашь мне себя целиком в пределах, которые я установлю, я подумаю о том, чтобы удовлетворить твои требования.

— Только подумаешь?

— Я должен знать, что могу верить тебе.

Айдан выпрямился.

— Мне известна франкская вера, — сказал ассасин. — Клятва, данная неверному — не клятва.

Айдан не двинулся с места. Как и лучники, целившееся в него. Да, гордость и гнев. Но если он был молодым демоном, то в войнах рода человеческого он был опытен. Он распознавал приманку, когда ему ее подносили. Он обнажил зубы в ядовитой усмешке.

— Может быть. Но клятву в том, что я добьюсь расплаты, я принес своему достаточно христианскому "я".

— Тебе будет предоставлена широкая возможность доказать. — Синан поднял руку. Два лучника опустили свои луки и вышли вперед. Они были крупными мужчинами, гигантами среди сарацинов. Один был выше Айдана, и в три раза шире.

— Ты, должно быть, желаешь отдохнуть, — сказал их господин, — и поразмыслить над тем, о чем мы говорили. — Он кивнул стражам; они встали возле принца, по одному с каждого бока.