Аль-Баррак - [3]

И те же кони,

Те же белые кони

Дыбят в небо непокорный ропот,

Ржаньем пальцев срывая хруст узд,

Зуд

Треножных ремней…

Я мюрид бесстрашный,

Ненавижу врага.

Я чорный страж,

Я кроткий инок:

В крови ятаган –

И пропахший смолой на горбе топор.

4

Вот почему насыпаю я звезды в рукав

И за пазухой нежу ночь:

Ещо долго в молитве кружиться ковру,

Плавить взмах ещо долго клинкам отточенным.

Мой дымок, мой потертый кисет

Зачитались чужими страницами.

Вяжет тень под деревьями сетки

Вылавливать солнечных птиц.

Но я знаю, как в думах вечер

Невыразим,

Как по листьям ползут золотые черви

В огненный лед зари.

5

Я любил сучковатую палку

И мылом прожжонный повод.

С первым ржаньем в пробуд я табун свои купал,

Кровь смывая с коней от оводов.

С давних пор пахнет кровью руна,

Эта кровь слаще радости первой.

Я с березы сдирал кору

И не знал, что есть кровь у дерева.

Кровь во всем: – есть и кровь бурака,

Есть змеиная кровь в дожде….

И греет, греет моя кобура

Пасть пистолета с детства.

6

Что это?

Где я?

Что это?

Падают звезды дождем,

Подождите, не пойте,

Не пойте, подождите!

Держите коней,

Коней держите!

Кони… кони….

Блузы,

Погоны,

Китайцы,

Латыши….

Тише!

Кровавым клювом двуглавый

Щиплет покорностью перья,

Всхлипнул двуглавый,

Мощь без когтей.

Кто то поверил.

Не верьте,

Не верьте,

Разве двуглавый на песни кается?

Слезы двуглавого – клочья рясы,

Бог у него – крестоносное пузо.

Тише,

Довольно,

Довольно,

Тише!

Слышите? –

Петухом запевает заря.

Держите коней,

Коней держите!

Кони… кони…

И только подковы свой топот плавили

Прыгали ядра на ядра зайцами.

Что это?

Где я?

Где я?

Что это?

7

Ветер сшиб мне с затылка лопух,

В искрах глаз разбежались ягнята,

Ширь до неба колосьями вспухла –

Небывалым посевом огня.

Не в лесу потерял я палку,

Не с плеча обронил я повод.

Пулеметами ульи, пули – оводы:

Вечер кровью коней купал.

Слушай, каждый: – нужно ветру в

Грудь курком оголить на взвод,

Так, чтоб в вывихе первой же ветки

Не себя простудить, а его.

8

Вот как я встретился,

Продрав прищур свой липкий

От меда зорь,

От льдин – от белизны слепой.

О, я ведь знал,

Я знал, что будет после.

Пой ветер,

Пой на губах козла:

И вспомнил я, как скрип моей калитки

Будил в ночи дремоту диких роз.

9

О, если б знали вы, как сладостно аукать

В пещере дум любимые слова.

И целовать, на ветер целовать

Ответную раззыбленную муку.

Я в буйволиный вздох запропастил

Без облаков и с облаками небо.

Усесться мне б

Опять на лысом пне,

Помахивая длинной хворостиной.

И ведь никто не спросит почему,

Как будто бы я присмирело злею?

Кизилом тлеет

Губ моих чубук,

И брови дудочкой надежд замученные змеи.

Кто ж не ломает голос свой в потерях?

Кому не ведом предмогклькый страх?

Я у костра пещеры,

У дум костра.

Любимое я в синь запропастил.

Какую ж муку целовать на ветер?

О, родина, измену мне прости,

Прости мне, родина измену эту.

10

И в этот день, когда не мрут, а дохнут,

Когда нам камни выпеченный хлеб,

Когда забыли кони, где

Причосанный кортеет стог: –

Я на Арбате,

Пропахшем хлебным квасом,

Учуял скрип арбы,

Тяжолый след быка….

Москва, Москва,

Ты Меккой мне Москва,

А Кремль твой – сладость чорная Каабы.

Москва 1921 г.

Песочные часы

Поэма трех ночей

Александру Николаевичу Чумакову.

Мечты кипят; в уме, подавленном тоской.

Теснится тяжких дум избыток;

Воспоминание безмолвно предо мной

Свой длинный развивает свиток.

А. Пушкин.

НОЧЬ ПЕРВАЯ

1

Воспоминание, опять воспоминание.

Текут часы – янтарный тает сок.

Ах, бейся, бейся пламенный висок,

Разлей чернилами мое воспоминанье.

Не потому, что я сегодня пьян.

Я пьян всегда! – А разве я пьянею?

Ползет мой день. – Так по реке туман

Ползет, ползет… И вечная затея,

И вечный зачарованный обман:

Писать стихи, когда минувшим веет.

Часы текут – янтарный тает сок:

Неторопливая, ленивая походка.

Ах, бейся, бейся пламенный висок,

Мне все равно, пусть это кровь, пусть водка.

2

Теперь я многое могу не различать.

Я часто слезы рассыпаю смехом

Себе на боль, а другу на потеху.

Но иногда горчайшим смехом вдруг

Я тороплюсь упиться сгоряча…

Неверный смех, неверный друг,

И безразличие неверное в плечах.

Что жизнь моя? – (Не думать бы об этом):

Два встречных ветра, пыльный столб – и нет.

Подумаешь, и хочется кричать зажатым ртом,

Зажмуриться и мчаться на коне…

Но это только миги. – А потом

Устанешь, и как прежде без ответа.

3

Уже устал. И увядает стих.

Быть может, завтра допишу его, быть может, брошу.

О, сколько их забытых, недописанных…

В ногах свинец – и тяжелеет ноша,

Под кожей дрожь – и увядает стих.

Рванулся звон, и тишь рванулась,

Рванулся я, рванулся стих…

Но стынет хмель. И на губах моих

Гармошкой горечь сухо растянулась.

Уже рассвет в окне моем закислился,

Уже я нем для уличного гула.

Так стынет хмель, так увядает стих,

Быть может, завтра допишу его, быть может, брошу.

НОЧЬ ВТОРАЯ

4

Ну, вот и завтра, и как вчера, я пьян,

И, как вчера, плывут кругами стены,

Мой стол плывет, чернильница моя,

И безоглядочный и беспокойный я –

Мы все плывем в круженьи волн к пены.

О, как легко без суеты забот,

Когда досада не хрустит на пальцах: –

Пусть на весне линяет тощий скот,

Пусть в осень розы осыпаются.

Что мне Сережа, Толя и Вадим

(Любовь друзей – сокрытая измена)!

Вот так бы плыть, чтоб кольца позади

Сбивали волны перехватом пены.

Но беспокойствие оглядками живет,

Но безоглядочный случайно оглянется: