Аквариум - [31]

Сквозь толщу воды пробежала легкая волна, и Тео увидел сестру. Она зависла на месте и тоже смотрела на музыкантов. Он хотел окликнуть ее, но получились одни пузыри. Тео протянул руку, чтобы потрогать ее за плечо — рука расплылась, как медуза. Ему стало не по себе. Он изогнулся всем телом и прянул вперед, как делают рыбы: тело у него всё еще было. Несколькими сильными движениями он обогнул Тину и повернулся к ней лицом. Тина была красивая, ее силуэт изящно, по-барочному изгибался на фоне ярко освещенной четвертой стены. Она встретилась с ним взглядом. Сердце Тео — у него всё еще было сердце, где-то в нежной, студенистой глубине — сладко сжалось. Он улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ. Значит, у него всё еще были губы. Он сказал ей, артикулируя тщательно, как для глухого: «Не сердись на меня».

Тина открыла дверь своим ключом и бросила рюкзак в прихожей. Никто не вышел ей навстречу. Гостиная была пуста, и она решила пока не ставить чайник: брат мог еще спать. Крышка рояля была покрыта густо исписанными нотными листами. Была ли среди них музыка для ее мультиков, Тина не знала: разобрать пометки брата было невозможно. Там и сям на листах темнели засохшие пятна крови. Она заглянула в ванную, потом в библиотеку — Тео не было. Дверь спальни была чуть приоткрыта, и Тина, помедлив, вошла. Брат лежал на кровати, повернувшись к ней блестящей от пота спиной. Он дышал тяжело и влажно, но ровно. По монитору плыли рыбки. Тина не знала, какие у брата установки скринсейвера; вероятней всего, он уснул совсем недавно, и лучше было его не будить. Собака, лежавшая на кровати, заметила Тину и шевельнула пушистым хвостом. Рука Тео тонула в шерсти, и Тина подумала, что собака терпит эту тяжесть исключительно из чувства долга. Она осторожно взяла эту шершавую, почему-то ледяную на ощупь руку; погладила и тихонько положила на кровать. К горлу подступили слезы; стало полегче. Ей нестерпимо хотелось сделать что-то, чтобы освободиться от тяжести раз и навсегда. Ноги ослабли, и она села на пол. Силуэт брата темнел на фоне окна, подернутого кисеей ранних сумерек. Был апрель, собиралась гроза. Тина увидела себя лежащей на кровати рядом с Тео, но лишь через несколько долгих секунд поняла, что там, наверху, кто-то нашел вырезанный фрагмент кинопленки, запечатлевшей два года ее жизни. Люстра над ними покачнулась, и плечи Тео заслонили прямоугольник окна. Он навис над сестрой, опираясь на локти. Она видела его ясно, будто в мерцании кинопроектора. Абрис его лица, короткое движение, которым он завел за ухо упавшую прядь. Крупный план: взмах ее ресниц, его родинка совсем близко к ее губам. Оба профиля сливаются, и всё тонет в сумерках. Монтажный переход: наплыв в темноту.

Тина поднялась на ватные ноги. Вжикнула молнией, сбросила косуху, стянула майку через голову. Легла на кровать, прижавшись к брату. Тронула оголившиеся ребра, впалый живот — тело сокращалось конвульсивно, словно Тео снились кошмары. Тина уткнулась губами в холодную липкую спину и шепнула: тише, тише, я здесь. Обхватила пальцами грудь чуть пониже соска и почувствовала нежное движение изнутри. Сердце, прощаясь, толкнуло ее в ладонь и встало.

Затемнение

Благодарности

Полу Бартону (Paul Barton) с Ютюба — за аранжировку «Аквариума» для фортепиано соло

Владимиру Мартынову — за музыку к мультфильму «Чудеса в решете»

Группе Die Knödel — за Музу, прилетевшую в нужный момент

А также всем, кто помог сформировать мои эстетические вкусы и научил любить искусство.

Ветки и линии

Что вы сказали, молодой человек? Да, Хантингдейл — с этой платформы. Вам нужен поезд до Пэкинхема. Он будет через двадцать минут, так что можете пока тут присесть. Не беспокойтесь, вы его не пропустите.

Да, вы правы, поезда здесь ходят не так часто, как в обычном метро. Тут, в Австралии, и слово это не используют, хотя я к этим поездам отношусь так же, как к их подземным собратьям в других странах. А я их много повидал. Можно было бы сказать, что я с ними провел всю жизнь, но это не совсем правда.

Там, где я родился, метро не было. Это был маленький шахтерский городок в графстве Йоркшир, в Англии. Мой отец работал в шахте. У меня была любимая книжка, про подземных гномов, которые прячут в пещерах сокровища. С тех пор, как мама прочитала мне ее, в моей душе поселилось ощущение тайны, которая лежит где-то глубоко под нашими ногами. Невидимая жизнь под толщей земной тверди — вот что разбудило мое воображение. Помню, как я пытался копать землю в саду, но как ни старался, ничего, кроме червяков, не находил.

Когда мне было пять лет, мы с родителями поехали в Лондон, и там я впервые попал в метро. Вначале мы долго-долго спускались по лестницам и эскалаторам, а затем я увидел подземелье. Оно было непохоже на шахту, про которую рассказывал отец. Здесь было светло, а стены облицованы плиткой. Не было ни гномов, ни сокровищ, только бесконечно сновали туда-сюда люди и ездили вагончики. Я чувствовал себя обманутым.

Но потом мне понравилось кататься на метро, а еще позже, когда я окончательно перестал верить в гномов, подземные поезда заняли их место в моем воображении. Чудо не умерло. Теперь, во время поездок к лондонским родственникам, мне доставляло необыкновенное удовольствие идти по городу и чувствовать биение его пульса; знать, что глубоко под асфальтом лежит особый мир, не видимый с поверхности. А еще меня пленяла идея спуститься под землю в одной части города и выйти в другой. В этом было какое-то волшебство.