Акулы из стали. Ноябрь - [11]

А потом кончились макароны, но остался коньяк, и пришлось брать закуску: мясную нарезку, заливное («А заливное из языка или из рыбы?» «Ну из какого языка? Война-то давно уже кончилась, откуда языки?»), котлеты «по-киевски», шоколад даме и минералку штурману (он считал почему-то, что, запивая коньяк боржомом, выглядит отчаяннее, чем есть на самом деле – что там в голове у человека было?), а также всякую мелочь типа салатов, рулетов, яиц-пашот (так назывались варенные вкрутую яйца с каплей майонеза сверху, отчего – не знаю, видимо, для солидности), разогретое сливочное масло в розетках для багетов, но без багетов, потому что багетов тут отродясь и не бывало, так что вот вам просто хлеб и мажьте на него, а то ишь ты – бояре тут выискались.

А потом опять (ну вы уже поняли) кончился коньяк, а закуски осталось почти все, что было. И чуть позже, когда кончился коньяк совсем и уже в ресторане, несли водку, а закуска кончаться перестала: дама как ни старалась, но больше половины съесть не смогла, хотя к ней подсели подруги и тоже помогали.

Ну и раз столько подруг и самих моряков уже шестеро (добавились минер, связист и разведчик), то пришлось, само собой, и танцевать. Вот на танцах-то у Шуры аварийная защита и упала.

А когда Шура проснулся, везде была хмарь и что-то мешало ему встать с кровати. За окном хмарь была вполне понятная – в то время, когда на всей остальной части страны еще осень, здесь уже зима, но пока не всамделишная: солнце еще зачем-то иногда делает серый свет на пару часов в сутки, и от этого хмуро и на улице, и в настроении. Глаза Шуры были лишь слегка приотрыты – сильно не мог, свет, даже такой серый, был не рад Шуриным глазам и нещадно на них давил. Квартира была Шурина (и это уже было хорошо) – Шура узнал ее по дизайнерскому (как сказали бы сейчас) светильнику на потолке, сделанному им собственноручно из бутылки какого-то грузинского вина (у Кости светильник был почти такой же, но бутылка другой формы, и донышко обрезано повыше), и квартирная хмарь давно Шуру не удивляла. К так себе обоям он уже привык, так себе коврик на полу вообще не замечал, шторы неизвестного науке цвета, которые колыхались на окне от сквозняков, давно его уже не колыхали, и он даже научился находить некоторый особый уют в этой своей неустроенности быта. «Я же воин, – любил говорить Шура, – седло и колчан со стрелами – вот весь мой уют! А то обрастут стиральными машинами, женами, детьми и котами, а как в море пойти, так плачут, что твои Ярославны: сходи, Шурочка, за нас в море, ты же что, а мы что – видишь же, как оно все у нас?!»

Самым, пожалуй, интересным местом в квартире у Шуры был туалет: он туда вывешивал в рамочках все свои грамоты и поощрения, отчего туалет напоминал махонький такой музей достижений отдельно взятого человека, которые самому этому человеку, по-видимому, мало интересны.

Проведя внутреннее тестирование организма и осмотревшись, Шура понял, что встать ему трудно из-за необычайно тяжелой головы и какого-то груза под одеялом на правой руке. «Я как в колодце», – подумал Шура и тут же удивился, что это за такие колодцы всплывают у него в памяти вместо того, чтоб всплыть чему-нибудь из вчера.

«Только бы не Кастет, только бы не Кастет!» – прошептал Шура трижды, аккуратненько поднял краюшек одеяла и облегченно выдохнул: под одеялом на его руке лежал вовсе не Костя, а вполне себе даже девушка. Приподнявшись на локте, Шура определил, что руку отгрызать не придется: даже с расслабленным лицом и губами, расплющенными по подушке, девушка была очень даже ничего себе (за что Шура себя вслух похвалил), ее вид не портили даже слюни, стекавшие на подушку, и от нее пахло теплом, что было только в плюс. И да, это была именно та девушка, с которой вчера пришел штурман и которую он называл «дорогой», «любимой», «колодцем души моей» и «незабвенным светом в моей серой до сих пор судьбе». А, так вот откуда колодец всплыл, что ли?

«Ну не повезло штурману, что!» – подумал Шура, аккуратно вытаскивая руку из-под Светы… или… Лены… или… как ее там… Блин, вот это, конечно, косяк: Шура помнил, что с штурманом они точно не дрались, хотя драться вообще собирались, но не нашли с кем, потому что новых лиц в поселке не бывает. А если и бывают, то только в конце лета, но то дети, в смысле – лейтенанты, и о чем там с ними драться? То ли дело раньше раздолье было, когда стройбат иногда появлялся! Помнил также Шура, что музыкантам они заказывали «Отель Калифорния» – шесть раз, «Леди ин рэд» – восемь раз и «Ванинский порт» – раза четыре. Но вот как зовут девушку – хоть убей было не вспомнить!

Усевшись, Шура понял, что ему срочно нужен кофе, – вот эти вот мысли «лучше бы я умер вчера» никогда Шуру не посещали. Подумаешь, перебрал вчера, жизнь-то все равно прекрасна: сейчас кофейку, потом жирненького супчика, и все, считай, как новый! От чего тут умирать?

Кофе уже начинал булькать во второй раз (а по Шуриному методу довести кофе до состояния почти кипения следовало не менее шести), когда в кухню проникла простыня с девушкой.

– Вкусно пахнет как! На меня-то варишь, Саша?