Актриса - [64]
– Нет?
– Не в долгосрочной перспективе. Нет. Потому что для девушек, которые спят с кем попало, все заканчивается плохо.
– А для твоей матери? – мог спросить он.
– Лучше не спрашивайте.
Я рассказала бы ему все, о чем нельзя говорить никому и никогда – все, чего другим знать не следует. Я легко ее предала бы. Расписала, как она ходит в бигуди, как напивается, как называет Оливье «старым педиком», какой бардак оставляет после себя в ванной.
Но главное, я рассказала бы о мужчине, которого я застала на лестнице. Он занимался – или пытался заняться – с ней сексом; я видела, как он целовался с моей матерью на ступеньках, мне тогда было лет шесть. Я вышла из своей комнаты полусонная, с переполненным мочевым пузырем, и наткнулась на них. То, что я хотела в туалет, играло в моем рассказе важную роль; мое собственное возбуждение (если это можно так назвать) сделало меня сообщницей их объятий под дверями ее спальни. Они не сразу меня заметили. А я просто проснулась ночью. Было темно, и мне хотелось в туалет. Я много раз пыталась это ему объяснить.
– И какие чувства это у тебя вызвало? – спросил воображаемый отец Дес.
– Ну-у, – протянула я.
Конечно, после того случая никаких мужчин на лестнице больше не появлялось. Вот и хорошо.
– Конечно, – подтвердил отец Дес.
Когда я спросила мать, как она проводит время у отца Деса и как выглядит его жилище, она ответила: «Да ничего особенного. Потолок высокий, ставни. Есть там… такая… – Она никак не могла подобрать слово. – …Такая толстенная подстилка на полу, вроде как для ног. Овечья шкура. Для моих ног. Или чьих угодно. Рогатые сыны труда».
Я передаю ее слова приблизительно. Трудно воспроизвести переходы и несвязности ее сбивчивой речи. В ней не было логики, но и полностью нелогичной я бы ее не назвала. Каждое предложение словно сворачивало за угол и упиралось в тупик, оканчиваясь совершенно непредсказуемо. Непристойности, например, она произносила странно будничным тоном. Проходя мимо пса, отпускала замечание насчет эрекции, но таким тоном, каким обычно говорят об автобусном маршруте или о погоде. Это выглядело почти забавно.
– О, вот и помада. «Розовая страсть», Лореаль, Париж.
И, хотя казалось, что отец Дес с ней добр и всегда готов прийти на помощь, гораздо больше толку было от местного доктора, говорившего односложно и отказывавшегося лечить что-либо ниже талии; истинная правда, он присаживался на краешек кровати и просто смотрел на мать, а если она предлагала ему обследовать ту или иную часть ее тела, с акцентом уроженца Корка бормотал: «В этом нет необходимости». Но диагностом он был блестящим, вопреки – или благодаря – нежеланию производить осмотр; все его непревзойденное искусство базировалось на наблюдениях за пациентами. Этот крупный коренастый мужчина назначил ей таблетки, хотя она и так с них не слезала. Но синтаксически речь ее вскоре выправилась. Она стала спокойнее.
Все это – ее добровольное заточение, жизнь за задернутыми шторами, привычка носить солнечные очки даже в дождливые дни – прошло незамеченным или почти незамеченным. В каком-то смысле от нее даже ждали чего-то подобного. Она же звезда. Но она адски страдала от одиночества. Апрель сменился маем, и она понемногу начала выбираться из постели и с помощью Китти установила нечто вроде распорядка дня.
Этот эпизод, как я его называла, проливал свет на другие эпизоды из ее прошлого, когда она уставала бороться с жизнью и сидела в комнате с задернутыми шторами. Он, как и предыдущие, закончился, но на сей раз ее разум дал слабину. Она потеряла полгода.
Всю трудную зиму 1977-го и весь следующий год Кэтрин не выходила на сцену. Она целыми днями молчала. Курила одну за другой, пыталась – безуспешно – писать. Ненавидела лекарства, которые настойчиво протягивала ей Китти, воплощенным терпением стоя по утрам у ее постели.
Она ходила в Национальную библиотеку, собирала материал для пьесы о Доркас Келли и приводила в восторг всех библиотекарей. Укладывала рукопись в плоскую сумочку, надевала кожаные перчатки и шляпу.
«Я часто вижу твою мать, – сказал мне как-то один поэт. – Она сидит, глядя куда-то перед собой, вот так».
Напиваться ей теперь стало труднее. Алкоголь больше не оказывал прежнего эффекта – возможно, из-за таблеток, – но она старалась. Как-то я застала ее уснувшей на диване, изо рта у нее несло ацетоном; коренастый доктор сказал, что она должна пить больше воды и больше чая, а спиртного не пить совсем.
Ну конечно, так она и поступит, пообещала она. Она понимает, как это важно.
Она поддержала мое решение переехать, что мне действительно было необходимо. Мы сошлись на том, что мне надо жить собственной жизнью. Я перешла из газеты в женский журнал, и у меня уже неплохо получалось. Я искала квартиру, но не находила ничего приличного. Тогда я сказала себе, что мне нужно перебраться в Лондон. Почти год я потратила на то, чтобы обзавестись там нужными связями, но ничего путного из этого не вышло.
А она постепенно вернулась к работе.
Хотя в эти последние годы ей все хуже удавалось справляться с жизненными трудностями, на сцене она невероятно выросла. Кэтрин О’Делл старела красиво. Она все меньше играла, и в ней все более отчетливо, иногда с болезненной ясностью, проступала личность актрисы. Скрупулезно, медленно она очищала себя от шелухи. Смотреть на это было нелегко.
Новый роман одной из самых интересных ирландских писательниц Энн Энрайт, лауреата премии «Букер», — о любви и страсти, о заблуждениях и желаниях, о том, как тоска по сильным чувствам может обернуться усталостью от жизни. Критики окрестили роман современной «Госпожой Бовари», и это сравнение вовсе не чрезмерное. Энн Энрайт берет банальную тему адюльтера и доводит ее до высот греческой трагедии. Где заканчивается пустая интрижка и начинается настоящее влечение? Когда сочувствие перерастает в сострадание? Почему ревность волнует сильнее, чем нежность?Некая женщина, некий мужчина, благополучные жители Дублина, учатся мириться друг с другом и с обстоятельствами, учатся принимать людей, которые еще вчера были чужими.
Эту книгу современной ирландской писательницы отметили как серьезные критики, так и рецензенты из женских глянцевых журналов. И немудрено — речь в ней о любви. Героиня — наша современница. Её возлюбленный — ангел. Настоящий, с крыльями. Как соблазнить ангела, черт возьми? Все оказалось гораздо проще и сложнее, чем вы могли бы предположить…
Германия, 1939 год. Тринадцатилетняя Магда опустошена: лучшую подругу Лотту отправили в концентрационный лагерь, навсегда разлучив с ней. И когда нацисты приходят к власти, Магда понимает: она не такая, как другие девушки в ее деревне. Она ненавидит фанатичные новые правила гитлерюгенда, поэтому тайно присоединяется к движению «Белая роза», чтобы бороться против деспотичного, пугающего мира вокруг. Но когда пилот английских ВВС приземляется в поле недалеко от дома Магды, она оказывается перед невозможным выбором: позаботиться о безопасности своей семьи или спасти незнакомца и изменить ситуацию на войне.
Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.
Сухум. Тысяча девятьсот девяносто пятый год. Тринадцать месяцев войны, окончившейся судьбоносной для нации победой, оставили заметный отпечаток на этом городе. Исторически желанный вождями и императорами город еще не отошел от запаха дыма, но слово «разруха» с ним не увязывалось. Он походил на героя-освободителя военных лет. Окруженный темным морем и белыми горами город переходил к новой жизни. Как солдат, вернувшийся с войны, подыскивал себе другой род деятельности.
Когда пожилой Мюррей Блэр приглашает сына и дочерей к себе на ферму в Нью-Гэмпшир, он очень надеется, что семья проведет выходные в мире и согласии. Но, как обычно, дочь Лиззи срывает все планы: она опаздывает и появляется с неожиданной новостью и потрепанной семейной реликвией — книгой рецептов Фанни Фармер. Старое издание поваренной книги с заметками на полях хранит секреты их давно умершей матери. В рукописных строчках спрятана подсказка; возможно, она поможет детям узнать тайну, которую они давно и безуспешно пытались раскрыть. В 2019 году Элизабет Хайд с романом «Спросите Фанни» стала победителем Книжной премии Колорадо в номинации «Художественная литература».
«У крутого обрыва, на самой вершине Орлиной Скалы, стоял одиноко и неподвижно, как орёл, какой-то человек. Люди из лагеря заметили его, но никто не наблюдал за ним. Все со страхом отворачивали глаза, так как скала, возвышавшаяся над равниной, была головокружительной высоты. Неподвижно, как привидение, стоял молодой воин, а над ним клубились тучи. Это был Татокала – Антилопа. Он постился (голодал и молился) и ждал знака Великой Тайны. Это был первый шаг на жизненном пути молодого честолюбивого Лакота, жаждавшего военных подвигов и славы…».
Овдовевшая молодая женщина с дочерью приезжает в Мемфис, где вырос ее покойный муж, в надежде построить здесь новую жизнь. Но члены религиозной общины принимают новенькую в штыки. Она совсем не похожа на них – манерой одеваться, независимостью, привычкой задавать неудобные вопросы. Зеленоглазая блондинка взрывает замкнутую среду общины, обнажает ее силу и слабость как обособленного социума, а также противоречия традиционного порядка. Она заставляет задуматься о границах своего и чужого, о связи прошлого и будущего.