Актриса - [59]

Шрифт
Интервал

– Прости, это продолжение или новая сцена?

Нет, не так. Вероятно, его унизили по самое дно в юности, так что искусство для него стало недостижимым далеким потолком где-то там вверху.

– А, понятно.

Меня вдвойне смутило, что Дагган сидел в комнате по соседству с моей спальней. И не потому, что за несколько недель до того мы переспали, а потому, что это случилось еще раз. Не по моему желанию. Просто случилось, и все.

Примерно через неделю после того, как я побывала в его спальне на Рагби-роуд, зазвонил телефон в коридоре; трубку сняла мать, но услышала лишь тишину. Против таких молчунов мы держали в выдвижном ящичке свисток; она нашла его и положила на столик. Кажется, она даже пару раз его использовала, что теперь, задним числом, вызывает у меня улыбку.

Только ответив на звонок, я узнала, кто молчал на другом конце провода.

– Ты где была? – спросил он.

Дагган.

– В смысле?

– Почему трубку не брала?

Я не знала, что ответить.

– Не хочешь заглянуть в «Хилл»?

Этот паб располагался приблизительно посередине между его и нашим домом, в нем имелся уютный закуток для выпивающих старушек, а перед баром всегда толпились мужчины.

– Не хочу, – ответила я.

– Тогда в «Смитс».

Будто дело было в выборе места. Я встретилась с ним на следующий вечер – как с шантажистом (какое громкое старомодное слово), хотя ничего дурного в моих встречах с Дагганом не было. Как и во всей ситуации. Мне было двадцать пять. Ему пятьдесят один. Он не был мужчиной моей мечты, но ничего противозаконного я не совершала. Тем не менее, я чувствовала себя его заложницей – из-за того, что мы натворили.

Или я натворила. Его приветливая улыбка словно давала понять, что он тут ни при чем. Я сама разделась.

А он только смотрел.

Дагган поставил на низенький стол мой стакан с пивом и бросил пакет чипсов с сыром и луком. Сел рядом со мной на диванчик из искусственной кожи с утыканной кнопками спинкой. Сердце у меня ухнуло.

Он открыл пакет чипсов и сунул мне под нос:

– Угощайся!

Еще не стемнело. Дагган любил выпивать при естественном освещении. Он говорил, что это позволяет ему чувствовать себя безнаказанным. Он провел квадратным пальцем по пивной кружке, собрал с краю излишек пены и стряхнул его на пол.

– Итак.

Потом поднял кружку и перелил ее содержимое в себя: я слышала, как жидкость стекает по стенкам глотки. Пару раз мощно дернулся кадык. Наполовину опустошив кружку, он со стуком опустил ее на стол и коротко мотнул головой, подавая знак бармену, который уже тянулся за чистым стаканом, нижней губой втянул пену с верхней и откинулся на диван.

Не рыгнул.

Посмотрел на меня и сказал:

– Вот я сучара, – со смачным монаханским акцентом. Одна из его присказок.

На втором стакане, на третьей четверти содержимого, я решила, что у меня есть единственный способ выпутаться из этой истории – как можно скорее дойти до финала.

– Закажу тебе еще.

– Я не буду, Найл.

– Еще чего! Будешь.

Я убеждала себя, что отошью его вежливо, а пью, чтобы набраться для этого храбрости. При этом я знала, что, раз переспав с Дагганом, буду расплачиваться тем, что сделаю это снова, так что самым разумным было заранее довести себя до оцепенения.

На самом деле мне хотелось выпить третий стакан. В каком-то смысле я пила, чтобы покончить с этим мерзким делом, – нелепая логика и слабое оправдание. К тому моменту, когда Дагган сунул свой исцарапанный ключ в дверь дома по Рагби-роуд, я уже изрядно набралась.

(– Зайдешь? Еще по одному пропустим.

– Нет, не зайду, Найл. Нет.)

Я была пьяна, когда он захлопнул за нами дверь, пьяна, когда он, запустив руку мне под куртку, толкал меня по лестнице спиной вперед, так что у меня оставался только один путь отступления – к его кровати.

Я так напилась, что была не в состоянии ему сопротивляться. Сказала, чтобы он отвалил, и поколотила его по спине. Это мало помогло.

– Отвали, – сказала я.

– Ты милашка, – сказал он.

В тот вечер было два момента, когда что-то во мне сломалось и я сдалась. Первый – на третьей четверти второго стакана пива, а второй – возле края кровати Даггана, когда мои колени уперлись в матрас и я поняла, что мой протест бесполезен.

(В Ирландии, как я иногда объясняю своим друзьям из других стран, принято отказываться от предложенного чая.

– Чашечку чая?

– Нет, спасибо.

Вы повторяете предложение трижды и трижды получаете отказ. Потом садитесь пить чай.)

Возможно, поэтому я помогла Найлу Даггану и сама сняла с себя белье. Возможно, мной двигала потребность компенсировать мужскую неуклюжесть. Дай, я сама. Одновременно я твердила «нет», но он меня не слушал. Неизбежность происходящего заставила меня вытащить ногу из перепутанного клубка трусов и штанов; он потянулся и стащил с меня через голову свитер. Я помогала ему, чтобы было не так неловко или, может, не так больно. У меня мелькнула запоздалая, но любопытная мысль (не знаю, как с этим у других, но у меня это так): после ужасной прелюдии растирания промежности – благодаря или вопреки ей – тело довольно легко раскрылось; настолько легко, что эта способность женского тела поддаваться проникновению без ущерба для себя представилась мне эволюционным преимуществом.


Еще от автора Энн Энрайт
Забытый вальс

Новый роман одной из самых интересных ирландских писательниц Энн Энрайт, лауреата премии «Букер», — о любви и страсти, о заблуждениях и желаниях, о том, как тоска по сильным чувствам может обернуться усталостью от жизни. Критики окрестили роман современной «Госпожой Бовари», и это сравнение вовсе не чрезмерное. Энн Энрайт берет банальную тему адюльтера и доводит ее до высот греческой трагедии. Где заканчивается пустая интрижка и начинается настоящее влечение? Когда сочувствие перерастает в сострадание? Почему ревность волнует сильнее, чем нежность?Некая женщина, некий мужчина, благополучные жители Дублина, учатся мириться друг с другом и с обстоятельствами, учатся принимать людей, которые еще вчера были чужими.


Парик моего отца

Эту книгу современной ирландской писательницы отметили как серьезные критики, так и рецензенты из женских глянцевых журналов. И немудрено — речь в ней о любви. Героиня — наша современница. Её возлюбленный — ангел. Настоящий, с крыльями. Как соблазнить ангела, черт возьми? Все оказалось гораздо проще и сложнее, чем вы могли бы предположить…


Рекомендуем почитать
Дневник бывшего завлита

Жизнь в театре и после него — в заметках, притчах и стихах. С юмором и без оного, с лирикой и почти физикой, но без всякого сожаления!


Записки поюзанного врача

От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…


Из породы огненных псов

У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?


Время быть смелым

В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…


Правила склонения личных местоимений

История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.


Прерванное молчание

Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…