Актриса - [59]
– Прости, это продолжение или новая сцена?
Нет, не так. Вероятно, его унизили по самое дно в юности, так что искусство для него стало недостижимым далеким потолком где-то там вверху.
– А, понятно.
Меня вдвойне смутило, что Дагган сидел в комнате по соседству с моей спальней. И не потому, что за несколько недель до того мы переспали, а потому, что это случилось еще раз. Не по моему желанию. Просто случилось, и все.
Примерно через неделю после того, как я побывала в его спальне на Рагби-роуд, зазвонил телефон в коридоре; трубку сняла мать, но услышала лишь тишину. Против таких молчунов мы держали в выдвижном ящичке свисток; она нашла его и положила на столик. Кажется, она даже пару раз его использовала, что теперь, задним числом, вызывает у меня улыбку.
Только ответив на звонок, я узнала, кто молчал на другом конце провода.
– Ты где была? – спросил он.
Дагган.
– В смысле?
– Почему трубку не брала?
Я не знала, что ответить.
– Не хочешь заглянуть в «Хилл»?
Этот паб располагался приблизительно посередине между его и нашим домом, в нем имелся уютный закуток для выпивающих старушек, а перед баром всегда толпились мужчины.
– Не хочу, – ответила я.
– Тогда в «Смитс».
Будто дело было в выборе места. Я встретилась с ним на следующий вечер – как с шантажистом (какое громкое старомодное слово), хотя ничего дурного в моих встречах с Дагганом не было. Как и во всей ситуации. Мне было двадцать пять. Ему пятьдесят один. Он не был мужчиной моей мечты, но ничего противозаконного я не совершала. Тем не менее, я чувствовала себя его заложницей – из-за того, что мы натворили.
Или я натворила. Его приветливая улыбка словно давала понять, что он тут ни при чем. Я сама разделась.
А он только смотрел.
Дагган поставил на низенький стол мой стакан с пивом и бросил пакет чипсов с сыром и луком. Сел рядом со мной на диванчик из искусственной кожи с утыканной кнопками спинкой. Сердце у меня ухнуло.
Он открыл пакет чипсов и сунул мне под нос:
– Угощайся!
Еще не стемнело. Дагган любил выпивать при естественном освещении. Он говорил, что это позволяет ему чувствовать себя безнаказанным. Он провел квадратным пальцем по пивной кружке, собрал с краю излишек пены и стряхнул его на пол.
– Итак.
Потом поднял кружку и перелил ее содержимое в себя: я слышала, как жидкость стекает по стенкам глотки. Пару раз мощно дернулся кадык. Наполовину опустошив кружку, он со стуком опустил ее на стол и коротко мотнул головой, подавая знак бармену, который уже тянулся за чистым стаканом, нижней губой втянул пену с верхней и откинулся на диван.
Не рыгнул.
Посмотрел на меня и сказал:
– Вот я сучара, – со смачным монаханским акцентом. Одна из его присказок.
На втором стакане, на третьей четверти содержимого, я решила, что у меня есть единственный способ выпутаться из этой истории – как можно скорее дойти до финала.
– Закажу тебе еще.
– Я не буду, Найл.
– Еще чего! Будешь.
Я убеждала себя, что отошью его вежливо, а пью, чтобы набраться для этого храбрости. При этом я знала, что, раз переспав с Дагганом, буду расплачиваться тем, что сделаю это снова, так что самым разумным было заранее довести себя до оцепенения.
На самом деле мне хотелось выпить третий стакан. В каком-то смысле я пила, чтобы покончить с этим мерзким делом, – нелепая логика и слабое оправдание. К тому моменту, когда Дагган сунул свой исцарапанный ключ в дверь дома по Рагби-роуд, я уже изрядно набралась.
(– Зайдешь? Еще по одному пропустим.
– Нет, не зайду, Найл. Нет.)
Я была пьяна, когда он захлопнул за нами дверь, пьяна, когда он, запустив руку мне под куртку, толкал меня по лестнице спиной вперед, так что у меня оставался только один путь отступления – к его кровати.
Я так напилась, что была не в состоянии ему сопротивляться. Сказала, чтобы он отвалил, и поколотила его по спине. Это мало помогло.
– Отвали, – сказала я.
– Ты милашка, – сказал он.
В тот вечер было два момента, когда что-то во мне сломалось и я сдалась. Первый – на третьей четверти второго стакана пива, а второй – возле края кровати Даггана, когда мои колени уперлись в матрас и я поняла, что мой протест бесполезен.
(В Ирландии, как я иногда объясняю своим друзьям из других стран, принято отказываться от предложенного чая.
– Чашечку чая?
– Нет, спасибо.
Вы повторяете предложение трижды и трижды получаете отказ. Потом садитесь пить чай.)
Возможно, поэтому я помогла Найлу Даггану и сама сняла с себя белье. Возможно, мной двигала потребность компенсировать мужскую неуклюжесть. Дай, я сама. Одновременно я твердила «нет», но он меня не слушал. Неизбежность происходящего заставила меня вытащить ногу из перепутанного клубка трусов и штанов; он потянулся и стащил с меня через голову свитер. Я помогала ему, чтобы было не так неловко или, может, не так больно. У меня мелькнула запоздалая, но любопытная мысль (не знаю, как с этим у других, но у меня это так): после ужасной прелюдии растирания промежности – благодаря или вопреки ей – тело довольно легко раскрылось; настолько легко, что эта способность женского тела поддаваться проникновению без ущерба для себя представилась мне эволюционным преимуществом.
Новый роман одной из самых интересных ирландских писательниц Энн Энрайт, лауреата премии «Букер», — о любви и страсти, о заблуждениях и желаниях, о том, как тоска по сильным чувствам может обернуться усталостью от жизни. Критики окрестили роман современной «Госпожой Бовари», и это сравнение вовсе не чрезмерное. Энн Энрайт берет банальную тему адюльтера и доводит ее до высот греческой трагедии. Где заканчивается пустая интрижка и начинается настоящее влечение? Когда сочувствие перерастает в сострадание? Почему ревность волнует сильнее, чем нежность?Некая женщина, некий мужчина, благополучные жители Дублина, учатся мириться друг с другом и с обстоятельствами, учатся принимать людей, которые еще вчера были чужими.
Эту книгу современной ирландской писательницы отметили как серьезные критики, так и рецензенты из женских глянцевых журналов. И немудрено — речь в ней о любви. Героиня — наша современница. Её возлюбленный — ангел. Настоящий, с крыльями. Как соблазнить ангела, черт возьми? Все оказалось гораздо проще и сложнее, чем вы могли бы предположить…
Жизнь в театре и после него — в заметках, притчах и стихах. С юмором и без оного, с лирикой и почти физикой, но без всякого сожаления!
От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…