Актеры - [59]
ГЛАВА 6
Все-таки мы решили временно выехать из Сочи в Туапсе. Начали готовиться к отъезду. Нашим послом и администратором в Туапсе мы послали Васю Тележинского, он выехал на рыбацкой лодке. Другого транспорта в это время не нашлось, а его, как романтика, рыбацкая лодка особенно прельщала. К приезду в Туапсе всей труппы ДАРТ нужно было, как полагается, выпустить рекламу. Выпустить типографскую рекламу мы тогда еще не могли, у нас не было для этого средств, и мы прибегли опять же к старому, испытанному способу — газетам. Афиши выходили из рук Васи очень оригинальные и яркие. Для публики было куда интересней увидеть афишу, сделанную руками талантливого художника, чем серые, тогда еще совсем не интересные и скучные типографские афиши.
Вася еще изобрел транспаранты, написанные прямо на тротуаре. Кроме всего этого, он еще написал и огромные, необычайной яркости, художественно выполненные плакаты. На них были показаны разные эпизоды и фрагменты из пьес, которые мы ставили. Словом, к нашему приезду в Туапсе благодаря такой рекламе публика буквально расхватывала билеты, и на первые 15 дней все билеты были проданы. Но мы в это время всем ДАРТом еще были в Сочи.
И вот мы на пристани ждем более трех суток, ждем у моря корабля или хоть какого-нибудь суденышка. Наше общее настроение и состояние становилось все напряженнее и безнадежней. Когда мы дошли до отчаяния, на море показалось какое-то небольшое суденышко. Начальник порта т. Кузнецов дал ему флажками приказ, чтобы капитан судна явился к нему.
Вскоре с помощью доброго и сердечного лейтенанта И. Н. Кузнецова матросы начали грузить наши вещи и нас на общую лодку, так как судно к берегу не подходило. Море уже становилось сумрачным и бурным и в дальнейшем нашем плавании ничего хорошего нам не сулило… Начальник порта все торопил, боясь сильного шторма.
Грянул гром, блеснула молния, забурлило и зарычало грозно море, но мы все уже погрузились и отчалили от берега и быстро поплыли к нашему судну. Лодку волны бросали, как щепку, когда мы уже были у судна, пошел дождь. Наконец мы все оказались на борту. Команда этого суденышка состояла из 9 человек. Среди них было 6 сыновей капитана. Команду капитан называл «макаками», никто из матросов для него не имел имени, но любил он своих матросов крепко, он напускал на себя вид грозного капитана, а на самом деле он был очень мягким и милым человеком.
Доброту свою в отношении к нам он проявлял на каждом шагу.
Сыновья его были рослые, сильные, с глазами цвета моря. Собранные, спокойные, они были почтительны к отцу. На судне царили чистота и порядок. Это особенно проявилось при погрузке, которая была крайне трудной, так как море становилось все беспокойней и грозней…
Мы все устроились в двух небольших каютах. Суденышко наше уже здорово бросало. От нас не отходил младший сын капитана Ваня — очень красивый, восторженный юноша. Он нам за короткий срок успел признаться, что мечтает стать артистом и что он давно бы убежал из дому в какой-нибудь театр, но очень любит родителей и его уход из дому принесет много страданий маме, а папа все равно его найдет хоть из-под земли, но невзирая ни на что, он все равно будет учиться и уйдет на сцену. Тут раздались тревожные капитанские свистки, и Ваня выбежал из нашей каюты на палубу. Суденышко наше скрипело, стонало, жалобно взывая о помощи. Море было беспощадно, становилось все страшней и грозней, наши дартисты мучительно страдали от морской болезни. Положение становилось крайне тяжелым.
Вскоре на судне уже все лежали, измученные жестокой морской качкой.
Меня позвал к себе капитан. Я вошел, вернее вполз, так была сильна качка, к капитану на рубку, где был он и старый матрос. Эти два морских волка за свой век, конечно, видывали разные виды и не раз их в жизни бурей бросало и ветром гоняло. Увидя меня, капитан мне как-то особенно ласково сказал: «Ну вот что, товарищ Дарт». Я объяснил ему, что ДАРТ это название театра — Дом актера, а моя фамилия Гарянов, что я руковожу этим театром, он громко рассмеялся и ответил: «Ну, извините меня, старика, товарищ Гарянов, я в этих делах не особенно разбираюсь, хотя театр люблю и старуха моя любит, а о сыновьях и говорить не буду, особенно самый младший, спит и во сне видит театр. Не моряк он, морскую болезнь очень тяжело переносит, ну прямо умирает, да и все». Тут нас крепко качнуло и бросило.
…Я очутился где-то под скамейкой. Один только капитан, уцепившись за свое сидение, не упал. А разговор наш с капитаном был короткий. Он достал из какой-то посудины «Джи-джи». Это очень крепкая виноградная водка, налил ее в какую-то кружку очень большой вместимости, подал мне кружку со словами: «Пейте, пейте, молодой человек. Эту минуту вы, вероятно, запомните на всю жизнь». Я, не долго думая, выпил залпом это зелье, и капитан дал мне закусить черным хлебом, густо-густо посоленным. Налил до краев, и подал старому матросу и последним сам медленно выпил из этой посудины. Ни старый матрос, ни капитан ничем это анафемское зелье не закусили. А потом капитан сказал мне очень серьезно, и его хриплый голос стал как-то особенно мягок: «Так вот, товарищ артист, нас может только чудо спасти, вы сами видите, как нас бросает, а наша старая калоша «Мцыри» только молодое имя носит, а сама старушка божья, это ее последние часы. Так вот мы сейчас с Митрофаном Митрофановичем, — указал он на старого матроса, — начнем выкидывать груз с корабля, а потом, наверное, и ваш багаж будем с корабля выбрасывать».
