Аконит 2019. Цикл 2, Оборот 1 - [2]

— Сам прекрасно знаешь, сколько на вас ходило народу, — Аня била в больное место: «Hollandermichel» не раз и не два выступал перед пустым залом. — Правильно сделали, что завязали. Вы выросли, определились с целями в жизни и начали к этим целям двигаться. Все, кроме Антона. Где он работает сейчас?

— Кажется, нигде. Полгода назад, вроде бы, устроился ночным сторожем в магазин, но там не срослось что-то.

— Ну и неужели это нормально? Ночным сторожем! Ему же скоро тридцать, Господи!

— Он творчеством занимается, — пожал плечами Костя. — Его выбор.

— Разумеется, его. Кто бы ещё до такого додумался? Но только отдачи от подобного творчества никакой, а жертвовать приходится слишком многим Вот ты разве смог бы пожертвовать мной?

— Нет.

— Потому что ты нормальный и понимаешь, что в жизни важно. Нам с тобой уже стоит беспокоиться о том, чтобы увеличить семью — и незачем тосковать по временам, когда можно было беспрерывно бухать, курить траву и играть дэт-метал.

— Блэк, — сказал Костя.

— Что?

— Мы играли блэк-метал, а не дэт.

Аня только рукой махнула.

С тех пор они больше не разговаривали ни о Выродке, ни о музыке. II сегодня Костя не нашёл сил вновь поднимать эту тему.

Краснов позвонил ему утром, с незнакомого номера, долго молчал в трубку, потом проскрипел:

— Алло? Кощей? Слышно меня?

Костя ни за что не узнал бы его по голосу. Но уже несколько лет, с момента распада группы, Кощеем его называл только один человек на всем свете.

— Здорово, Выродок, — буркнул он, ещё не зная, что чувствует.

— Приходи вечером на Белое кладбище. Часам к семи.

— На кладбище? Нахрена?

— Там увидишь. «Голландцу» пора вернуться, дружище. А без тебя ему и шагу не сделать, сам знаешь. Собьётся с ритма, споткнётся и разобьёт рожу в кровь, — речь Антона звучала неестественно, натужно, будто старый, проржавевший насквозь механизм. — Придёшь?

Он пришёл. И ждал уже добрую четверть часа, изо всех сил стараясь не думать о тёплой квартире, горячем чае или, боже упаси, глинтвейне и обжигающих объятиях жены. Старое кладбище, которое в городе по неизвестной причине прозвали Белым, лежало чуть в стороне от дорога, среди высоченных корабельных сосен, густым подлеском из надгробных памятников и сваренных из стальной арматуры крестов. В последние годы здесь почти никого не хоронили, и пустота, совершенная недвижность этого скорбного места, схваченного суровым морозом, действовала Косте на нервы. Он предпочитал стоять к кладбищу спиной и смотреть на дорогу.

Лет двенадцать назад, когда «Hollandermichel» только начинался, они часто тусили здесь в тёплую половину года. Никаких осквернений могил или зарезанных кошек, никакой дешёвой ерунды. Просто сидели на лавочках, пили прогорклое пиво из полутора литровых пластиковых бутылок, закусывали чипсами или сухарями, сочиняли что-то, бродили среди могил, читая надписи и впитывая отрешённость, тишину, бесконечность. Белое кладбище стало идеальным источником атмосферы для чёрного метала.

К чёрту воспоминания. Костя вынул руку с телефоном из кармана, уже зная, что десять минут прошли — и в этот момент у автобусной остановки притормозил бесцветный ПАЗик. Из задней двери вывалилась знакомая долговязая фигура, обременённая внушительным и явно тяжёлым брезентовым свёртком длиной метра в полтора. Взвалив ношу на плечо, Антон Краснов зашагал навстречу.

— Зигулюшки! — поприветствовал его Костя. — Ты один?

— Один, — выдохнул Выродок, пожимая протянутую руку. Он сутулился и выглядел крайне уставшим: бледное лицо, круги под глазами, редкая щетина. Чёрные волосы падали на грудь сальными прядями, и Костя с изумлением разглядел среди них несколько серебряных нитей.

— Думал, ты остальных тоже позвал.

— Позвал. Но не сюда. Мы завтра собираемся на старой репетиционной точке в полном составе. Я уже обо всем договорился. Забил на целый день.

— Круто, — Костя улыбнулся как можно шире. — Все согласились?

— Конечно, — Выродок не улыбнулся в ответ. — А как иначе? От «Голландца» не убежишь, дружище.

— Да не вопрос, — Костя не мог решить, что делать с улыбкой на своём лице и продолжал скалиться, хотя щеки уже начинали ныть. — Но сюда-то зачем тогда?

Выродок пожал плечами:

— Здесь мы с тобой всё начали много лет назад. Здесь же начнём заново. Попы и.

Обойдя Мартынова, он направился к кладбищу. Тропка, проложенная в снегу редкими путниками, была узкой, и Косте пришлось топать позади, да ещё и на расстоянии пяти шагов, чтобы случайно не получить по лбу краем брезентового свёртка.

— Что ты тащишь такое? — спросил он спустя пару минут тягостного молчания. — Может, помочь?

— Справлюсь, — тяжело дыша, откликнулся Выродок. — Скоро всё увидишь.

Сквозь никогда не запиравшиеся ворота они вошли на территорию кладбища, и шум дороги за спиной сразу стал едва различим. Вечер здесь был гуще и темнее, снег казался серым. Утонувшие в этой серости могилы, надгробия, кресты, оградки, пластиковые цветы и остатки венков медленно проплывали мимо. С памятников смотрели казённые черно-белые фотографии, и нельзя было с уверенностью сказать, существовали ли когда-то на земле люди, на них изображённые, или все эти бесхитростные конструкции из камня и железа с налепленными на них лицами с самого начала времён торчали тут, подобно любому другому природному явлению. Их инаковость, их человечность стёрлась — ветер и безмолвие обточили ее, как вода обтачивает камень, обнажив твёрдую, гладкую сердцевину. Люди с фотографий на памятниках не боялись смерти, потому что больше не имели значения.