Аконит 2018. Цикл 1, Оборот 3 - [46]
Но в настоящее время существует вероятность, что положение дел изменится в лучшую сторону. И причина тому, конечно же, интернет. Искусство других стран постепенно становится ближе и доступнее. Появляется возможность глубже изучить многие аспекты, более полно систематизировать культурные явления. Все это касается и жанра weird fiction (химерной прозы).
Сегодня уже ни для кого ни секрет, что восточная Европа внесла свой весомый вклад в зарождение и развитие weird fiction. Пока Говард Лавкрафт выписывал Иннсмут, а Уильям Ходжсон выводил строки «Ночной земли», в Царстве Польском творил мастер мирового уровня Стефан Грабинский.
Евгений Головин в статье «Стефан Грабинский и мировоззрение мага» отмечает малую степень включенности «странного» автора во всеобщий польский литературный процесс того времени, указывая на современную популярность Грабинского в Западной Европе и США. Также Головин отмечает для себя сходство прозы Грабинского с работами Эдгара По, Анри Бергсона, Рудольфа Эйкена и Зигмунда Фрейда. Вторит ему и Мирослав Липинский в работе «Стефан Грабинский — «Польский Эдгар По». И на этом, пожалуй, заканчивается список статей о польском авторе, доступных русскоязычному читателю.
Его жизненный путь начался в 1887 году в семье окружного судьи в городке Каменка-Струмилова, ближайшим крупным центром к которому остаётся Львов. Что способствовало развитию «тёмного» мировоззрения мальчика? Возможно, такое заболевание, как костный туберкулёз. Первый сборник Грабинского назывался «Из необычного. В сумерках веры» и практически не был замечен современниками. Отзывы последовали после выхода в свет «На взгорье роз». Примечательно, что в это время Грабинский работал школьным учителем в Галиции.
Польскому мэтру химерной прозы не удалось добиться прижизненной благосклонности критиков и всеобщего признания (уже в те времена жанровая литература подвергалась дискриминации). В 1919 году последовал цикл «железнодорожных» рассказов — «Демон движения». Затем увидели свет «Безумный странник», «Невероятная история» и «Книга огня». Последней его антологией рассказов стала «Страсть», вышедшая в 1930 году. В период с 1924 по 1936 им были написаны повести: «Саламандра», «Тень Бафомета», «Монастырь и море», а также «Остров Итонго». На счету польского автора есть и одна пьеса — «Вилла над морем (Тёмные силы)». Причиной прекращения работы стало заболевание, преследовавшее его с детства.
Уже после смерти Грабинского, в 1950 году миру была явлена диссертация Артура Хутникевича о его творческих изысканиях. Лучшие произведения были переизданы и включены в сборники польской фантастики. Среди ярых поклонников польского автора оказались писатель Станислав Лем и режиссёр Роман Полански. И сегодня его творчество живёт и набирает силу, обрастает профессиональными и любительскими переводами на множество языков мира. Новыми переводами Грабинского становится принято и приятно делиться в литературной среде. Его рассказы достают из пыльного мешка небытия такие крупнейшие жанровые издания, как Darker и «Аконит».
…Мне довелось побывать во Львове в самый разгар Оранжевой революции 2004–2005, — не лучшее время для литературно-исторических экскурсов, честное слово. Меня и до этого увлекали путешествия по украинской, польской, словацкой, венгерской и румынской части Карпат. Тем интереснее сегодня открывать томики автора, писавшего об этих землях веком раньше. Причём начать хотелось бы с книги «Демон движения» и рассказа «Ложная тревога».
С первых же строчек рождается недоверие — действительно ли перед нами произведение жанра weird fiction? Если да, то почему пан Грабинский не уводит нас в чащобу странностей постепенно и шаг за шагом, почему резко и бескомпромиссно сажает текст на рельсы реализма?
«Из-под искорёженных вагонов были извлечены последние жертвы — двое тяжелораненых мужчин и женщина, насмерть раздавленная в мощных тисках буферов. Санитары из местной больницы положили окровавленные тела на носилки и понесли их в зал ожидания, временно превращённый в перевязочный пункт. Оттуда уже доносились стоны, пронзительные крики боли, долгие судорожные всхлипы. От первой стрелки можно было в открытое окно разглядеть халаты хирурга и ассистентов, снующих по залу среди составленных на пол носилок. Кровавая жатва была богатой: пятьдесят жертв».
И лишь последняя строка возвещает: загадки, тайны ещё впереди — устраивайтесь поудобнее и ни о чем не беспокойтесь: перед вами не только превосходный визионер, но и стилист.
«Несколько средних вагонов, с выбитыми стёклами, без пола, без колёс, вздыбились и упёрлись друг в друга, подобно разогнавшимся осатанелым коням, на скаку остановленным руками безрассудных наездников».
Поразительный уровень детализации не даёт зрителю повода сомневаться в достоверности происходящего. Глубокая проработка объяснения происходящего — даже бегло вчитываясь в представленные выше строки, сложно этого не заметить. Насколько все это коррелирует с
