Акбузат - [3]

Когда старик умолк и хотел было уйти, Хаубан остановил его.

— Олатай, скажи, кто ты такой?

Тот рассказал о себе, и Хаубан все вспомнил: это был Тараул! И спросил старика:

— А меня ты не узнаешь?

— Нет, сын мой, что-то никак не припомню. Плохи стали мои глаза, — вздохнул он. — Но коли так, скажи: по виду, вроде бы, похож ты на егета. Уж не родственник ли Сура-батыра?¹⁹

Когда Хаубан рассказал ему о себе и о том, как тот подарил ему хызму, Тараул обнял егета:

— Аи, сынок, Сура-батыр был львом. При нем водяной батша не смел ступить на землю… Цела ли хызма, сынок?

— Цела, олатай, цела, я берегу ее пуще себя самого. Вот она, — ответил Хаубан, показывая хызму. Старик взял ее в руки, поцеловал и снова вернул.

— Сын мой, — сказал он, — когда дарил я тебе хызму, ты был ребенком. И потому скрыл от тебя одну тайну… Эта хызма — отца твоего. Память, оставшаяся от сыновей Урал-батыра. Водный батша Шульген только ее и боится. Храни ее вечно и никому о ней не говори.

Простились они, и старик пошел своей дорогой. О золотой утке Хаубан так ничего и не сказал ни старику, ни другим людям.

Как Хаубан встретил дочь водяного падишаха

…Говорят, долго после этого подкарауливал Хаубан золотую утку. Месяцы, годы прошли. Хаубан не раз ночевал на берегу озера, но утку так и не увидел. Настреляв дичи, он приносил ее старому Тараулу и все молчал про волшебную птицу. И вот однажды — слово за словом — Хаубан попросил старика рассказать о владыке озера.

И вот что тот поведал.

— Я не знаю человека, который бы видел, как Шульген-батша выходит из озера. Встретил как-то на берегу озера женщину, она и говорит: «Приметила я, что на четырнадцатые сутки каждого месяца, в полнолуние, появляются на озере птицы в одеянии голубей, играют, плещутся. Наверно, это дочери джиннов…». А в другой раз утверждала, что на озере плавает золотая утка…

— Что эта за женщина? — поинтересовался Хаубан.

Тараул ответил:

— Она, говорят, присматривала за детьми Масем-хана. А дочь хана купаться пошла, вошла в воду, и не успела женщина глазом моргнуть, как исчезла ханская дочь. И приказал той женщине хан не приходить без дочери, — хоть с голоду умри, но дождись, когда вернется дочь… Вот с тех пор и ходит она печальная по берегу озера…

Запомнил Хаубан рассказ старика и, попрощавшись, пошел к озеру. Дождался четырнадцатой ночи нового месяца.

Ясная ночь, тихая. Полная луна вышла. Притаился Хаубан. Вдруг всплеск послышался — будто купается кто-то. Подполз Хаубан ближе, прижался к земле и видит — но не утку, а девушку на золотом троне. Распустила она косы золотые и волосы расчесывает. А вокруг, воркуя, сизые голуби резвятся.

Подкрался Хаубан и схватил девушку за косу. Вздрогнула девушка, голуби поднялись и улетели. А Хаубан волосы на руку наматывает и говорит:

Изменила внешность хылу,

Девушка — впрямь не утка она.

А девушка эта, оказывается, и была той уткой — дочерью подводного батши.

Обратилась она к Хаубану:

Как сумел отыскать меня

Ты в полуночной глубине,

Ведь столько охранников моих

Пребывали тогда при мне!

Отпусти мои косы, егет,

От дел девичьих не отвлекай,

Улетели голубки мои,

Чтобы весть довести до молвы.

Коль узнает отец, тебе

Не сносить, егет, головы!

Хаубан ей ответил на это:

Назови свое имя, хылу, —

Буду с гордостью вспоминать.

Иль со мной пойдем сейчас,

Чтобы вместе жизнь начинать!

И вот что услышал от девушки он:

Имя мое не спрашивай,

И о том, что видел меня,

Вернувшись к себе, не рассказывай!

Ровней не буду тебе никогда —

Выйти замуж не обязывай;

Я рождена от живых лучей,

Потому-то меня не позорь,

Заставляя жить средь людей.

Ты рожден на земле — от земли,

Ровней не может быть сыну земли

От лучей рожденная дочь.

Даже девушки, что во дворце

Выросли, не в силах влачить

Жизнь в вашей земной дали.

Слов не трать понапрасну, егет.

Коль дойдет до отца — быть беде,

Край твой в пыль обратит его гнев,

Не останется род твой нигде.

Услышав эти слова, сказал Хаубан девушке так:

Я тебя так долго искал,

Полнолуния каждого ждал.

Отпустить себя просишь…

Но хоть слезы свои прольешь,

Отпустить тебя не собираюсь.

И знай: пока я егетом считаюсь,

Страх не познает сердце мое;

Знай, что сердце батыра нельзя

Видом пугала в трепет ввести.

Гневом пусть твой отец изойдет,

Гнев ничей меня не страшил;

Знаю я: не оставит в беде

Моя родина — мой Урал,

Выслушав эти слова, задумалась девушка.

«Даже когда я о славе своего отца поведала, он не испугался. Что же это за егет такой?» — подумала она.

Потом такие слова сказала:

Ты, батыром считая себя,

Говоришь — точно рубишь хребты.

А про дивов, что берегут

Царство водное, знаешь ли ты?

Прошлый раз обещала тебе

Табуны коней пригнать на землю,

Акбузата, любимца отца,

Словно от сердца отрывала,

Чтобы коней вел за собою.

Выходя из воды, кони ржали,

Овцы блеяли, коровы мычали —

Собою они всю степь устилали.

И вслед за ними

С громогласным ржаньем

Акбузат на берег устремился,

Рассекая озерную воду,

Он рвался вперед,

Чтоб тебя увидеть.

Выдули ветры его порыв,

Так что дрогнул весь Урал-тау.

И когда в нетерпенье батыр

Обернулся, огорченный Акбузат

Возвратился назад, домой,

Забрав с собою все стада.

Кто же ты, чтоб перечить смел

Тому, кто на тулпаре верхом,

Кто собрал дивов вокруг себя