Аист, несущий смерть - [6]

— Да, Вы знаете, я проспала обед, и как-то потерялась. Где я могу покушать?

— Я оставила Вам обед, на всякий случай, но кормят у нас своеобразно, я не знаю, захотите кушать, или нет. Новеньким наша пища не нравится.

— А что там давали? — поинтересовалась я, хотя мне было, в общем-то, безразлично — щи или суп с рисом  (все равно вряд ли съедобное!).

— У нас диетическое питание, супы и каши, все протертое — как бы извиняясь, сказала медсестра, пожав плечами. — Наш главный врач собственно диетолог в прошлом, и сыроед к тому же, это она уже произнесла, понизив голос до шепота, — Поэтому все блюда у нас на овощной основе, ну и там, протертое зерно проросшее, не всем нравится…

— Ой, нет, спасибо, мне что-то не хочется совсем — поспешила я успокоить ее, поскольку мысль о протертом супе с проросшей пшеницей немедленно ухватила меня за горло, вызвав рвотный спазм. — У меня апельсины есть.

— Ну что Вы! Цитрусовые беременным нельзя ни в коем случае! Выкиньте немедленно! Вы знаете, сколько сейчас деток с диатезом? — Медсестра закатила глаза к небу, и уже было собралась прочитать мне лекцию, но я пресекла ее попытку в корне, задав прямой вопрос:

— А почему никого нет? Так пусто?

Сбившись на полуслове от моего простого вопроса, медсестра на минуту замолчала, а потом, собравшись с мыслями, ответила уже подробно и не торопясь.

— У нас многие уходят домой на ночь. По просьбе родственников, под расписку.

— Но отделение вроде патологии беременных? На сохранении лежат, и как же их отпускают?

— Я же говорю, под расписку…  — Улыбнулась мне медсестра. Похоже, вы медицинский работник?

— Да, медсестра, меня зовут Олеся. — Изо всех сил я постаралась, чтобы моя улыбка была максимально дружелюбной. Но, наверное, мне плохо это удалось, поскольку взгляд медсестры стал вкрадчиво-настороженным.

— А в какой больнице работаете, Олеся?

Стоп! Молчать надо, еще не хватало, чтобы про мои подвиги здесь узнали, вообще тогда ничего не смогу для Дениса разведать.

— Дома сижу, муж против работы, — потупила я глаза. — Муж у меня строгий.

— Так у нас почти никто из пациенток тоже не работает, — легко согласилась медсестра, — кто сможет по двестибаксов за один день пребывания заплатить, тот и жену прокормит.

Опасная тема была позади, и я немного расслабилась.

— Мне здесь не нравится. — Немного помолчав, сказала я. Неуютно как-то, коридор узкий, лестницы крутые.

— Да, здание старое, но знаете, я здесь уже привыкла, третий год работаю, все наоборот кажется домашним и уютным.

— Мебель красивая, такое впечатление, что делали на заказ.

— Да, дизайнер из Италии приезжал, специально здесь все обмерял, прикидывал. Потом привезли, монтировали, собирали долго, но красиво, по-моему, получилось, такой мебели больше в городе ни в одной больнице нет.

— Да, мебель необычная.

Мы дружно помолчали. Тихо жужжала мужа, заблудившись в светлых полосках оконных жалюзи, что было странно, вроде к вечеру мухи успокаиваются и спят. «И зачем меня Денис сюда засунул?» — в который раз обреченно подумала я.

И, как оказалось, в своей оценке обстановки в этом отделении я неошиблась. За неприятным и неуютным спокойствием, узкими коридорчиками, и крутой лесенкой, высокими потолками и необычной обстановкой, настороженным поведением будущих мам, и вертухайской выучкой медицинского персонала явно крылась какая-то тайна, неприятная и страшная. Не выражающие даже намека на будущее счастье материнства лица беременных женщин, настороженность к вопросам, нежелание открыто общаться друг с другом, напускная таинственность медицинского персонала, снотворное в обычной воде… Это все должно было прорваться резко, назревающий гнойник должен был всплыть наружу, обернуться чудовищной катастрофой. Я понимала, с первых минут после своего поступления в центр, что в нем, в порядке, в общении между пациентами и персоналом творится непонятное, скрытое, что-то «не то». Но я даже не подозревала, насколько все здесь было странно, запутано и трагично. Как ответ на мои невеселые мысли, внезапно в отделении в одной из палат взвился пронзительный женский крик. В нем было такое отчаяние, такая боль, такой ужас, что мурашки побежали у меня по спине. Взглянув на медсестру, я поразилась резкой перемене в ней. Она застыла как гончая, почуявшая зайца, потом с ловкостью охранницы в женской тюрьме  (осторожно, но сильно и больно!) резким движением развернула меня за плечи, и, придав мне ускорение, быстро впихнула в мою палату так, что я даже не успела открыть рот и возмутиться.

К тому же снаружи в двери повернулся ключ, вот это было уже за гранью! Я что — арестованная?! Да какое они имеют право запирать меня… Подслушивать под дверью было бесполезно, в коридоре слышалась какая-то глухая возня, потом как будто что-то тяжелое уронили на пол, потом стукнула дверь, и все стихло.

«Надо срочно позвонить Денису», решила я, мне нужна была хотя бы моральная поддержка. Но покопавшись в сумочке, я поняла, что осталась без связи, моего мобильного телефона там уже не было.

* * *

Ночь наступала на город потихоньку. Сначала начала клубиться серая дымка в подворотнях, смазывая углы домов и затягивая серой пеленой переулки. Желтые глаза фонарей вспыхнули одновременно, как будто утомленный жарой город вдруг проснулся, и открыл глаза.