Аид, любимец Судьбы - [39]

Впрочем, есть те, которые дольше живут – а не спускались. Об этом месте долетает немногое, но ужаса этого немногого вполне хватает, чтобы боги или смертные не рвались сюда ради простого любопытства.

Спуск начался сразу же, как мы шагнули в расселину. Не было ступеней: каменистая, неровная тропа, затхлый воздух и базальт по обе стороны и над головой. Тьма. Ничем не подсвеченная и ничуть не тревожащая, потому что в утробе отца было потемнее… Впрочем, та тьма была живой, дышащей, злобной, а эта – мертвой и настороженной.

Хотя разве мертвое может быть настороженным?

Тишина, которая сперва нарушалась только шорохом наших шагов, наконец начала разбавляться плеском воды и холодком. Медленно из полной тьмы выступил каменистый берег, облизываемый ледяными – на расстоянии чувствовалось – водами. Сложно было угадать, откуда и куда несет свое тело эта река, но казалось, что вода здесь по какой-то важной причине. В ней чувствовалась суровая целеустремленность, обычная для древности.

– Стикс, – негромко уронил Танат.

Я слышал о титаниде этой реки от Посейдона. Тот – от ее отца Океана. Сказано было так: «Если уж нужны вам союзники – я бы вот Стикс попросил, но…» – «Что?» – «Боюсь».

Глядя на реку, неспешно и раздумчиво движущую вязкую воду с запада на восток, впору было понять, чего так испугался древнейший Океан.

Другого берега не было видно. Над рекой изгибался древней ковки мост – единственный источник освещения. Тонкий, легкий и сам по себе мерцающий лунным светом, он не отражался в ледяных водах – зато позволял видеть их и чувствовать ежесекундно, что ты сейчас в них свалишься. В хрупкие перильца, готовые рассыпаться от одного прикосновения, были вмурованы адуляры – лунные камни.

– Работа Циклопов? – спросил я. Танат пожал плечами. Может, ему не доводилось видеть других произведений подземных ковачей, которых Уран заточил в Тартар. А может, просто было все равно.

Тьма начинала редеть – нет, просто становиться багрово-оранжевой. По правую руку появилась черная, отполированная скала. По левую так и плескали воды Стикса: река опоясывала подземный мир не один раз. Ворота, через которые свободно могли въехать пять колесниц, были зажаты между черной водой и скалой. Бронзовые створки оскалились мордами псов, посверкивали рубинами глаза в тщетной ярости. Ворота стояли нараспашку, и от них уходила скалистая тропа. Пустая. Коварная и короткая.

Распласталась под ногами, приглашая идти вперед, а потом вдруг закапризничала, вильнула влево и уперлась то ли в холм, то ли в курган, то ли в подобие сторожевой вышки. Танат кивнул – поднимаемся. После недолгого подъема выпростался и сказал негромко:

– Гляди.

С не очень высокого холма подземный мир можно было увидеть едва ли не весь: мы стояли на вершине чаши.

Чаши, многократно опоясанной черными водами Стикса.

И довольно скудно освещенной – если бы мне могла мешать темнота.

Багряный сумрак клубился под сводами, временами переходя в огненный полумрак – вот и вся разница. Огонь и тень соперничали друг с другом на необозримых просторах, но сильнее всего была власть огня у самого сердца видимого мне подземного мира. Там вилась полыхающей цепью огненная река: выходила из жерла вулкана на севере, широким рукавом опоясывала высокий остров и уходила на юго-восток, перечеркивая равнину неровной полосой, распространяя во все стороны притоки и огненные ручейки. Это не было потоком лавы: вода горела, словно факел, мириады факелов, и в этом свете легко можно было рассмотреть черный дворец на том самом острове, который обвивала огненная река.

– Обитель Эреба?

– В кольце Флегетона? – Танат кивнул на реку. – Крона. Он начал строить тут три десятилетия назад. Готовился к войне.

Дворец и без того говорил, что его хозяин готовился к войне. Крепкостенное сооружение с могучими башнями и бойницами для лучников. Недостроенное.

Я не видел обители отца на горе Офрис, но понял, что вижу перед собой творение одного архитектора.

– И?

– Начал строить. Потом перестал.

– Почему?

Убийца повел крыльями. Весь его вид говорил: «Крона спроси».

Огненный Флегетон дотягивался до юго-востока и там вливался в другую реку – суровую с виду, зажатую между каменистыми, гористыми берегами. Вспышки Флегетона гасились ревущей, безумствующей в своих оковах водой.

– Ахерон, – подал голос Танат. Проследил мой взгляд и добавил: – Севернее – Коцит.

Коцит, выходя на свет из северо-восточной равнины, разрывался надвое, коварно змеился на восток и на север и делил свои воды поровну, между Ахероном и Стиксом. Большую часть реки нельзя было рассмотреть из-за плакучих ив, нависших ветвями над водой. Вид у той части, что открывалась обозрению, был донельзя унылый, но о Коците, реке скорби и плача, я уже успел услышать. Не ждал другого.

На юго-востоке, между Стиксом и Коцитом простирались угрожающего вида болота – Стигийские, как мельком поведал мне Танат. О них я тоже слышал – как об обители чудовищ. Взгляд отметил еще несколько дворцов, вулканов и озер, но задавать вопросы я больше не стал: искал глазами конечную точку нашего пути.

Она нашлась легко, стоило только взглянуть на север. Место, от которого отступил пурпур огня – безусловная тьма, в которую, сколько ни вглядывался, ничего не видел. Пятно неразбавленного мрака.