Ахматова в моем зеркале - [32]

Девушка еще очень многого не знает. К примеру, что в этой стране до сих пор судят поэтов. «Сирот Ахматовой», таких как Бродский и те, кто сделал шаг в сторону от социалистического реализма, не восставая при этом против социалистического режима…

Она и не подозревает, что именно Жданов, ответственный за культуру секретарь ЦК, давший имя улице, по которой она каждый день ходит в институт, двадцать лет назад назвал Ахматову «представителем реакционного мракобесия».

И что самое ужасное! Члены Союза писателей не только не воспротивились этому, но встретили речь Жданова бурными рукоплесканиями. Последовало исключение Ахматовой из Союза писателей, запрещение заниматься своей профессией, подписанный к печати сборник стихов был полностью уничтожен…

Но, самое главное, девушка и не подозревает, какая трагическая судьба ждет ее саму. Все вокруг еще окрашено в чистый белый цвет снега. Она познает жизнь и ее сюрпризы, и пройдет еще много лет, прежде чем она поймет, как кажущиеся случайными совпадения накладывают печать на нашу жизнь. Годы спустя после свершения исторических перемен, потрясших эту многострадальную страну, она осознает, что появившаяся в ее зеркале уже пожилая Ахматова вовсе не была Ахматовой легенд, сложенных другими, ни Ахматовой той легенды, которую она сама себе придумала. Это была настоящая Ахматова. Та, что можно увидеть и сегодня, если пройтись вдоль Фонтанки, спуститься по цементным ступеням «Бродячей собаки», если выглянуть из шестого окна, откуда видно, как Фонтанка сливается с Невой. Еще спустя полвека эта девушка с макетом окажется в центре Петербурга, вернувшего себе старое имя после развала продержавшегося семьдесят лет социализма. Ахматова всегда там. Неразрывно связанная с каждым уголком города, с так привлекавшими ее совпадениями названий улиц, где она жила. Сегодня о ней говорят все. Издают книги о жизни Ахматовой, о ее бесконечных переездах из дома в дом, о тех, кто любил ее, о тех, кого боготворила она, о ее трагической судьбе. Быть «ахматоведом» вошло в моду. Организуются поездки по местам, где жила Ахматова, экскурсии в музей, где выставляются ее личные предметы и где посетителям рассказывают о поэтессе специалисты, досконально изучившие судьбу этой неистовой личности.

И тем не менее. Когда после долгих переговоров и мытарств ей наконец удалось оказаться в Комарово, ставшем последним и, если так можно выразиться, постоянным местом пребывания поэтессы, местом захоронения Ахматовой, глазам ее открылось нечто непостижимое: кладбище оказалось зажатым между особняками местной плутократии. Казалось, новый безжалостный режим вот-вот уничтожит его!

Я вернулась из поездки в Петербург, горя желанием поделиться с Анной впечатлениями от пережитых мною дней.

«Дорогая моя Анна, я побывала на вашей могиле!»

«Расскажите».

«Это было в апреле. Я дошла до могилы, осторожно ступая по обледеневшим снежным холмикам. Первоначальный деревянный крест заменен металлическим. Классическим православным крестом. Каменное надгробие украшено простым барельефом с вашим портретом».

«Но вы посетили и мое предпоследнее пристанище, не так ли? Выделенный мне после реабилитации деревянный домик. Когда я перестала считаться “врагом народа” и пользовалась почестями…»

«Да. Хотя и нашла его с трудом. В лесу я встретила каких-то людей, жителей района, но никто из них не мог показать, где находится дом Ахматовой. Похоже, что обнаружить ваш дом дано только тому, кто по-настоящему хочет его найти».

«Но вы его нашли…»

«Нашла. С наклеенными на оконные стекла газетами и одинокой скамейкой у входа. Я постояла у дома, Анна. Присела на вашу скамейку. Из окна такого же домика напротив на меня смотрела безголосая гитара. Скажите, в этой загородной обители вам удалось наконец почувствовать себя свободной или вы продолжали ощущать себя узницей?»

«Я никогда не чувствовала себя свободной. И здесь, в Комарово, где сосны разговаривали на своем языке, усталая и немощная женщина, в которую я превратилась, была обязана подчиняться рекомендациям врачей. У меня больше не было сил управлять своей жизнью. Я полностью зависела от других. Признание и награды пришли, когда мои жизненные силы были уже на исходе. Хотя находились друзья, приезжавшие на поезде повидаться со мной. Привозили мне цветы, по дороге писали посвященные мне стихи…»

«Как же глубоко вы печальны, Анна…»

«Надо сказать, что все те унижения, разочарования, ту же горечь, что мне довелось пережить в собственной стране как гражданину, я пережила и в личной жизни. Варварские попытки укрощения моего беспокойного характера. Все мои мужчины ревновали меня.

Пытались мною манипулировать, отдалить от друзей, одним словом, заточить меня в свою тюрьму. И Пунин, самая большая любовь моей жизни, исключение не составлял. Сцены ревности, раздражение, если я запаздывала вернуться домой, недостойное поведение. Не могу забыть сцену, разыгравшуюся на Троицком мосту, когда ослепленный ревностью Пунин выбросил в Неву подаренный мне Замятиным букет. Цветы рассыпались по воде. Точно так же рассыпалась и моя жизнь. Это было так несправедливо по отношению к Замятину. Между нами ничего не было. Вся моя жизнь походила на те рассыпанные, окровавленные цветы, которые Пунин сначала разорвал в клочья, а затем вышвырнул. Руки его были в крови от розовых шипов. Раненые, как и наши жизни. Отданные на волю течения. Домой вернулись два несчастных человека, рыдавшие от унижения».