Ахматова в моем зеркале - [23]

«Посмотрите на этих молодых людей, – обернулась она ко мне. – Я завидую им. Завидую их беззаботности, их веселости. Они так не похожи на нас. Я все время ощущаю неопределенный страх. Даже ужас… Не тот ужас, который сопровождал меня в реальной жизни, а огромную пустоту из-за отсутствия настоящего страха. Не знаю, понимаете ли вы меня».

«Знаете, что я понимаю, Анна? Что эта пустота – повсюду. Даже на переполненных улицах. Пойдемте-ка в кафе, выпьем чаю».

Ноги сами привели нас к сегодняшней «Ротонде», хорошо известному в прошлом литературному кафе на Монпарнасе, на левом берегу Сены. Завсегдатаи – в основном парижане, хотя и туристов было немало. Ничего удивительного, что ноги сами привели нас сюда. Трудно сказать, о чем думала все это время поэтесса. Во всяком случае, со мной она не спешила поделиться своими мыслями.

Кресла «Ротонды» обиты красным бархатом, угловые диванчики – тоже. Нет, этот красный бархат не сулил ничего хорошего, тем более что был тесно связан с моими парижскими воспоминаниями. На стенах кафе – копии картин знаменитых художников. Ничто, казалось, не изменилось с тех пор, как Анна посетила «Ротонду» в свой медовый месяц, вот только завсегдатаи не пытались перекричать друг друга в споре.

Я посмотрела на Анну: она побледнела и дрожала всем телом. Ее тревожный взгляд искал Амедео. Когда он наконец вошел, мы узрели шокирующую картину. Одетый в какое-то тряпье, с мутным от многодневного пьянства взглядом, он предлагал одному из посетителей рисунок. Тот бросил на лист бумаги ленивый взгляд и спросил о цене. Модильяни ответил, но я не расслышала.

«Дорого», – ответил турист.

Художник вспылил и на глазах у всех разорвал рисунок. С перекошенным от ярости лицом он сел за угловой столик. Я была уверена, что у него не было денег заплатить даже за кофе. Я предложила Анне угостить его.

У Анны был вид раненого голубя. Я взяла ее за руку и подвела к нему. Они обменялись долгими взглядами, не оставалось сомнений, что третий был здесь лишним, и я вышла из кафе, чтобы оставить их наедине. Что ж, пойду туда, не знаю куда…

Без Анны рядом мне было неуютно. В какой-то момент я почувствовала, что за мной идет какой-то мужчина. Я резко остановилась и оглянулась. Это был Гумилев. Лицо его омрачено печалью: сегодня он хотел показать Анне Лувр, даже запасся заметками для такой прогулки. Он посмотрел мне в глаза и с болью произнес:

«Давайте прогуляемся вместе! Я не хочу вновь ссориться с Анной из-за этого пьянчуги. Он раздражается уже при первых звуках русского языка. Не знаю, с чего вдруг такое высокомерие».

«Пойдемте в Люксембургский сад?» – предложила я.

«Ах, нет, нет. Прошу вас. Довольно я насмотрелся за сегодня. К тому же собирается дождь».

«Тогда позвольте мне, Коля, вернуться в отель. Я не вижу смысла в нашей прогулке».

В этот момент, увлеченные друг другом и не заметив нас, прошли Анна и Модильяни. Несмотря на всю мою любовь к Анне, я не могла не ощутить горечи…

Может быть, зеркалу удастся изменить мое настроение? Я о нем совсем позабыла. Окончательно запутавшись, я обратилась к ее отражению несколько агрессивно:

«Объясните мне, Анна, зачем вы вышли замуж за Гумилева, если не любили его? Не обессудьте, что спрашиваю об этом. Просто на вашем примере я пытаюсь понять, почему, только-только приехав в столицу социализма и не успев даже приступить к учебе, я выскочила замуж за осаждавшего меня своей любовью юношу. Эти опрометчивые поступки определили всю нашу дальнейшую жизнь. И мою, и вашу».

Анна сделал усилие, чтобы улыбка вышла теплой. Без видимого результата.

«Вы не первая, кто задает мне этот вопрос. Но почему именно сейчас? В этом городе? Разве можно все время думать об одном и том же? Послушайте, у каждого человека есть своя неповторимая способность страдать. Как есть и люди двух типов: те, кто кровоточат, и те, кто вызывают кровотечение. И оба не могут существовать друг без друга. Только так соединяются люди».

Анна и Амедео направились к Люксембургскому саду. Долго бродили среди статуй, фонтанов, праздной толпы и пестрых цветочных клумб. Школьники катались по озеру на лодках. Небо посерело, и пошел тихий парижский дождь. Но им, казалось, было все равно. Они присели на скамейке: у Модильяни не было денег даже на платные стулья.

Я смотрела на них и думала: как они не похожи на других людей. Ни в моем мире, ни в мире, где они жили. Сидя под старым огромным черным зонтом, они читали стихи Верлена. Читали наизусть.

Из моей записной книжки:

Другая Анна: Вы чувствовали, насколько Амедео одинок. Может быть, из-за крайней нищеты, в которой он жил.

Анна: Несмотря на нищету, Амедео сиял. Да, мне казалось, что он опутан сетью одиночества. Но я обожала его. Тогда я была молодой женщиной, с восторгом впитывающей парижскую атмосферу. Никто, помнится, не здоровался с Амедео. Даже в Латинском квартале, где почти все знали друг друга. Грустный, отрешенный от всех и вся, этот ставший впоследствии легендой человек был никому не известен. Ему нравилось бродить по ночному Парижу, и это был единственный мужчина, способный появиться посреди ночи под моим парижским окном. Под окном замужней женщины! Не чьей-нибудь жены, а уже широко известного поэта Гумилева! Моего самого вдохновенного читателя и советчика. Нас неудержимо тянуло друг к другу, но мы оба осознавали, что эта тяга не должна стать препятствием на творческом пути каждого из нас. Как забыть те дни! Коля хорошо знал Париж и хотел показать мне каждый уголок. Монмартр, Трокадеро, Эйфелеву башню, Булонский лес, все, все. Он был так счастлив, что я наконец-то приняла его предложение! Мы бродили по Латинскому кварталу, зашли в книжную лавку, и я поразилась количеству издаваемых книг. Как же я завидовала молодым поэтам, что им повезло жить в этой стране! Тогда я была настолько очарована Бодлером, что только и мечтала о том, чтобы положить розу на его могилу. С малых лет я знала, что стану поэтом! Девочкой я становилась перед зеркалом и декламировала стихи, дрожала от счастья, проходя мимо памятника Пушкину. Как же мы были похожи с Николаем, который на все имел свое мнение и смел ставить Бодлера выше Пушкина!