Ахматова и Гумилев. С любимыми не расставайтесь… - [19]

Но это ощущение длилось не больше секунды. Николай снова вернулся к реальности, в которой его комната была пыльной, краски на стенах — поблекшими, а юношеские мечты — навсегда потерявшими шанс сбыться. У молодого человека мелькнула мысль привести комнату в порядок и обновить роспись на стенах, но он тут же решительно отогнал ее. Несмотря на свой юный возраст, он был достаточно опытен, чтобы понимать: вернуть прошлое невозможно, как ни старайся. Да и не нужно ему было ничего возвращать — впереди его ждала новая жизнь, быть может, не такая беспечная, как прежде, но точно не менее интересная! С мечтами о новой жизни Гумилев и заснул среди своих блеклых морских декораций.

Но на следующий день пришлось распрощаться и с этой мечтой. Двое врачей армейской медкомиссии, не слушая горячих заверений Николая, что он может служить, желает выполнить свой долг перед родиной и имеет на это полное право, упрямо стояли на своем: с таким зрением, как у него, в армии делать нечего. Молодой человек испробовал все — от громкой возмущенной ругани до униженных просьб, но медики отказались признать его достаточно здоровым для службы и в конце концов выставили вон. Гумилев вышел на улицу, с грохотом захлопнул за собой дверь больницы, где проходил осмотр будущих солдат, а потом, отойдя от нее на несколько шагов, обернулся, погрозил оставшимся внутри врачам кулаком:

— Вы еще пожалеете! — и, гордо задрав голову, зашагал прочь.

Поравнявшись со следующим домом, он вдруг остановился. Дальше идти ему было некуда. Не в прямом смысле — можно, конечно, пойти домой, уехать в Поповку или Слепнево, где жили его родные, или снова отправиться в Париж, чтобы окончить учебу в Сорбонне. Но вот что делать дальше, какой цели добиваться — он теперь не знал.

Молодой человек подошел к стене дома, чтобы не стоять на пути у других прохожих, привалился к ней и уставился в одну точку, ни о чем не думая. Длилось это состояние не слишком долго, потому что, когда Николай стряхнул с себя странное оцепенение, вокруг почти ничего не изменилось. Солнечный свет, заливавший улицу, был все таким же по-утреннему мягким, большинство прохожих все так же спешили по улице в сторону рынка… Гумилев стал оглядываться, надеясь увидеть на каком-нибудь доме часы, и внезапно заметил, что со стороны больницы к нему приближается какой-то мужчина. На вид он был ничем не примечательным, среднего роста и среднего же возраста, с самым обыкновенным, плохо запоминающимся лицом. Николай не сомневался, что видит его впервые, тем не менее незнакомец шел именно к нему: когда расстояние между ними сократилось до нескольких шагов, он вскинул голову и, вежливо улыбаясь, посмотрел Гумилеву в глаза:

— Николай… Степанович?

— Да, — удивленно ответил Гумилев.

— Вы сегодня были на медицинском освидетельствовании, и вам очень хотелось пойти служить.

— Да, — не стал отрицать очевидное Николай, — хотелось.

Незнакомец смотрел ему в глаза, но в его взгляде не было ни сочувствия, ни вообще каких-либо эмоций.

— Вы можете принести России пользу, занимаясь другим делом, — так же невозмутимо продолжил его странный собеседник.

— Каким же? — вскинул голову Николай.

— Более сложным, чем маршировать строем и выполнять чужие приказы. — Несмотря на то что ответ прозвучал совсем тихо, Гумилев вздрогнул, невольно огляделся по сторонам и быстро спросил:

— Я могу… узнать более подробно, что мне нужно будет делать?

— Разумеется, — согласно кивнул незнакомец. — Давайте вернемся в больницу.

Николай с готовностью выпрямился и отошел от стены дома. Незнакомец развернулся в сторону больницы и зашагал к ней, жестом пригласив несостоявшегося военного идти следом. Гумилев поспешил за ним и по дороге внезапно понял, что один раз все-таки уже где-то видел это обычное, плохо запоминающееся лицо. Вот только где именно и когда это было?

Глава VII Египет, Порт-Саид, 1907 г.

Оглушенная ревом и топотом,

Облеченная в пламя и дымы,

О тебе, моя Африка, шепотом

В небесах говорят серафимы.

Н. Гумилев

В трюме было темно и очень сыро. Болтовня спутников Николая, в первые дни плавания бодрая и веселая, окончательно сошла на нет, и теперь тишина вокруг него лишь изредка нарушалась усталыми вздохами и болезненными стонами. Качка, не слишком сильная, но невероятно монотонная, отняла у всех последние силы. И даже теперь, когда на море, судя по всему, установился почти полный штиль, охватившая пассажиров слабость не проходила, и разговаривать они были не в состоянии. Каждому хотелось просто сидеть или лежать неподвижно, молчать и ни о чем не думать.

Николай сидел, забившись в один из дальних углов, и, обхватив колени руками, мелко дрожал. Авантюра, в которую он втянулся, совсем еще недавно казавшаяся молодому человеку так прекрасно придуманной, за время плавания растеряла всю свою заманчивость. Оказалось, что бегство в Египет тайком от всех и путешествие в трюме грузового корабля без билета — занятие не только рискованное, но еще и крайне неприятное. Хотя, если бы Николаю сейчас представилась возможность начать все сначала и снова попробовать пробраться на уходящее в Африку судно, он все равно повторил бы эту попытку. Ведь иначе ему пришлось бы или остаться во Франции и долгими зимними вечерами умирать от скуки в своей крошечной комнате под самой крышей, или вернуться в Россию, где жила не ответившая на его чувства Анна… Нет уж, лучше трюм, в который не проникал ни один луч света, лучше бесконечно долгие дни и недели страха, что его обнаружат матросы, лучше качка и сырость! Тем более что это «заключение» в трюме должно скоро кончиться. Наверняка уже совсем скоро!