Ах, прица-тройка, перестройка! [фрагмент ненаписанного романа] - [5]

Различие было несущественным: сейчас были добавлены всего два новых слова — «перестройка» и «гласность». Но контекст, в котором употреблялись эти два слова! У любого нормального человека — не филолога! — от услышанного волосы мгновенно встали бы дыбом. Как вам такие перлы изящной словесности:

«Мы все как один должны помогать партии двигать вперед перестройку, бороться за демократизацию и гласность. Наша помощь партии должна заключаться в отличной учебе и активной общественной работе на благо страны. Студенты филфака должны взять на себя повышенные обязательства сдавать сессию только на „хорошо“ и „отлично“. Отличной учебой студенты будут крепить перестройку!»

Слушать такие высокоумные речи лично мне было смешно. А главное — до зевоты скучно. И такого мнения придерживался не только я. Великолепный по изяществу слога спич секретаря комсомольского бюро внимательно слушали процентов десять аудитории — в основном те, кто не запасся заблаговременно интересной книгой. Или кому не с кем было обсудить личные проблемы.

По всей видимости, именно обсуждением личных проблем и занимались сейчас девушки из 25-й группы. Я хорошо видел, что Ленка Зверева что-то рассказывает сидящей рядом с ней Леночке Корниловой и Маринке Федосеевой.

Вероятно, что-то смешное, потому что через короткие промежутки времени Леночка и Маринка прыскали. Лицо Ленки Зверевой при этом оставалось совершенно невозмутимым. Танька Кедрина о чем-то увлеченно беседовала со своей подружкой Светкой Шепиловой. Ленка Хрусталева что-то писала.

Словом, все были при деле.

Наконец секретарь комсомольского бюро кончила читать свой доклад. Вопреки моим ожиданиям, окончание доклада не было встречено бурными продолжительными аплодисментами, переходящими в несмолкаемую овацию. В аудитории раздался вздох облегчения — словно паровоз спустил пары.

Докладчица аккуратно сложила листочки своей шпаргалки и степенно сошла с трибуны, заняв место во главе стола президиума, рядом с Кузькиным.

— Кто-нибудь хочет высказаться по существу вопроса? — спросил ВЯК, не вставая.

Ответом ему было гнетущее молчание. Высказываться по существу вопроса никому не хотелось. Большинству присутствующих хотелось поскорее завершить это скучное мероприятие, именуемое комсомольским собранием, и заняться куда более важными делами.

— Значит, прений по докладу открывать не будем, — резюмировал Кузькин. — Тогда переходим ко второму вопросу повестки дня. Слово имеет…

— Погодите! — раздался звонкий девчоночий голос рядом со мной. Это была первокурсница, читавшая что-то античное. — Я хочу сказать…

— Мы уже перешли ко второму вопросу, — торопливо заметил Кузькин, которому, видимо, тоже хотелось поскорее все закончить.

— А я хочу сказать, что… — не унималась девушка.

— А этот как народ решит, — демократично прервал первокурсницу Кузькин, справедливо полагая, что уставший народ будет целиком на его стороне.

Однако когда поставили вопрос на голосование, выяснилось, что народ не оправдал ожиданий Кузькина, и слово первокурснице было предоставлено.

Кто мог знать в тот момент, что это решение перевернет жизнь всего факультета!..

Девушка осторожно, стараясь не побеспокоить меня, протиснулась между моим стулом и задним столом и вышла за дверь, покинув «десятку». Но не навсегда. Спустя несколько секунд она снова оказалась в аудитории, войдя через другую дверь, ближайшую к президиуму. И, быстро перебирая полными длинными ногами, более чем наполовину открытыми мини-юбкой, подошла к трибуне.

— Я хочу сказать вам вот о чем, — начала длинноногая первокурсница. — Я сейчас на первом курсе… Я на факультете два месяца… И я думаю… То, что нам сейчас прочитали по бумажке, нельзя воспринимать всерьез… Это не отчет комсомольского бюро, это… Не знаю, как сказать…

— Не знаешь, так заткни фонтан, — крикнул кто-то с места.

— Тише, товарищи! — сказал Кузькин. — Продолжайте, — это относилось уже к девушке.

— Да, я хочу сказать… Я здесь новый человек, учусь всего два месяца…

Но мне кажется… Не только мне… Нам кажется, что на факультете отсутствуют нормальные человеческие отношения между студентами и преподавателями… Здесь царит неприятная, душная атмосфера… А в докладе говорится о сотрудничестве между администрацией и студентами… Но это только на бумаге…

— Короче, Склифосовский, — снова раздался чей-то выкрик с места. Еще кто-то оглушительно свистнул. Кузькин постучал карандашом по стакану с водой.

— Продолжайте, — проговорил он, — если, конечно, вам есть что сказать.

— Мне есть что сказать, — резко бросила девушка, развернувшись всем телом в сторону президиума. — Я вот что хочу сказать: с первого дня нам твердят о перестройке. Но это только слова. Пустые слова. И в «Слове» тоже одни слова. Но мы все видим, что у нас нет никакой перестройки! Филфак это застойное болото! Вот что я хотела сказать…

Закончив, девушка выскочила из-за трибуны, словно боялась, что за ней погонятся, и стала пробираться на свое место через всю аудиторию. Видимо, запамятовав от волнения, что путь на трибуну лежал у нее через коридор.

Впрочем, девушка не прогадала. Несколько рук протянулось ей навстречу, и на все она ответила пожатием. Видимо, у нее были единомышленники… В «десятке» поднялся шум, который, впрочем, никак не относился к возмутительнице спокойствия. Все шумели, потому что надоело битый час сидеть без движения и требовалась небольшая разрядка.