Ах, прица-тройка, перестройка! [фрагмент ненаписанного романа] - [4]

Так, разговаривая, мы спустились на первый этаж. Зверевой и Корниловой там не было.

— Ну и где они? — поинтересовался я.

— Были здесь. Наверное, в буфет пошли.

Таня задержалась у зеркала, а я не стал ее дожидаться и, заглянув в книжный киоск, где не было ничего нового и интересного, вышел из универа.

В «предбаннике» и вправду висело яркое, с претензией на эстетичность, объявление, зазывавшее комсомольцев филологического факультета на отчетно-выборное собрание. До начала собрания оставалось чуть меньше двух часов, так что нужно было ехать домой пообедать.

Правда, я так еще и не решил, идти мне на собрание или воздержаться от бессмысленного убийства драгоценного времени.

2

К пятнадцати часам я не успел, опоздал на полчаса. В последнее время в нашем городе почему-то подозрительно часто стали выходить из строя трамваи. Не иначе диверсия со стороны противников перестройки, гласности и демократизации… Испортится один трамвай — и все движение застопорится на неопределенное время. Горожане становятся заложниками научно-технического прогресса. Самые терпеливые пассажиры уныло ждут, когда можно будет ехать дальше. Другие нервничают, ругаются между собой и с водителем, словно от него что-то может зависеть. И в конце концов, махнув рукой на все, идут пешком. Или с равной долей успеха штурмуют автобусы и троллейбусы…

Когда я пришел на факультет, то думал, что собрание давно уже идет. И не только идет, но и близится к концу.

Оказалось, что я не только не опоздал, но и пришел слишком рано — народ только собирался. На первом этаже, перед входом в десятую аудиторию самую просторную и самую холодную на факультете — стояли столы, за которыми сидели девушки-старшекурсницы. Оказалось, что, прежде чем войти в «десятку», нужно зарегистрироваться. То есть отметиться.

Засвидетельствовать свою явку…

Изумленный таким нововведением (я хорошо помнил, что в прошлом году обошлись без ненужной бюрократии), я подошел к столу, за которым по-хозяйски расположилась Светлана Егоркина, студентка четвертого курса, которая в этом году командовала нами в колхозе, и самым небрежным тоном, на который был способен, поинтересовался:

— Где проходит регистрация прибывающих на съезд советов первых народных депутатов?

— Кончай хохмить, — строго фыркнула на меня Светка. Видимо, она была не в духе. — Ты на собрание?

— Что-то ты злая сегодня, — заметил я. — Муж, что ли бросил?

О муже я спросил просто так, чтобы посмеяться. Мужа у Егоркиной не было.

Пока не было… Однако по сведениям, поступавшим из источников, заслуживающих доверия, свадьба Егоркиной была не за горами.

— Иди к черту, — дружески посоветовала мне Светлана. — В колхозе от твоих шуточек никому покоя не было, и сейчас за свое…

— Так ведь за свое, а не за чужое, — сказал я. — И чем плохи мои шутки?

По-моему, смех продлевает жизнь.

— А кому-то сокращает, — попыталась подвести черту Светлана.

— Значит, я могу отсюда уйти? — спросил я.

— Можешь, — подтвердила Светлана. И добавила: — Только сначала запиши фамилию, курс и группу. И поразборчивей.

Покончив с бюрократическими формальностями, я двинул в «десятку».

Аудитория была уже почти заполнена. На передних местах, ближе к трибуне, чинно расположились старшекурсники. В центральных рядах компактно сидело несколько девочек из 25-й группы — Танька Кедрина, Ленка Зверева, Леночка Корнилова со своей неразлучной Мариной Федосеевой, Светка Шепилова и Ленка Хрусталева. Все шесть что-то озабоченно строчили в общие тетради.

Наверное, списывали конспекты.

Проходы между рядами были уже заняты, так что протиснуться к 25-й группе не представлялось возможным.

Но нет худа без добра. На «камчатке», уже оккупированной первокурсниками, еще оставались свободные места. Я расположился с самого края, поближе к двери, чтобы, когда надоест балаган, быстро слинять.

Рядом со мной сидела какая-то девушка с первого курса, читавшая «Энеиду».

Впрочем, это было только мое предположение. С таким же успехом я мог сказать, что она читала «Одиссею» или «Илиаду». Или любое другое произведение, включенное в программу по античной литературе.

Преисполненный высокомерия к своей соседке (для меня античная литература была давно уже пройденным этапом — на экзамене по «зарубежке» я получил законную пятерку), я достал из дипломата прихваченный из дома «Поселок» Кира Булычева, новый роман любимого писателя-фантаста, с большим трудом приобретенный в «Букинисте» через книгообмен, — и погрузился в чтение.

Динамически развивающийся сюжет настолько увлек мое внимание, что я не услышал, как открыли комсомольское собрание. Когда я оторвался от книги, то увидел, что за стоящим на высоком подиуме столом, покрытым традиционной красной скатертью, восседало пять человек: ВЯК, Иннокентий Власович Фоменко — декан факультета, три студентки-пятикурсницы. Перед ВЯКом стоял графин с водой. Очевидно, он (ВЯК, а не графин, конечно) играл роль председателя. Правое место рядом с ВЯКом пустовало. За обшарпанной деревянной кафедрой с выцветшим советским гербом стояла секретарь комсомольского бюро факультета и, не отрываясь от спасительной бумажки, заупокойным голосом вещала: «мы добились определенных успехов…», «мы провели целый ряд мероприятий…», «однако несмотря на определенные успехи…», «отдельные недостатки не дают нам…», «мы будем и впредь вести борьбу за перестройку…», «против негативных явлений в жизни филологического факультета…» Словом, докладец был еще тот. Если бы в аудитории в это время летали мухи, они наверняка бы сдохли. Очевидно, это и был отчет о проделанной работе. И, что самое занимательное, мне показалось, что он слово в слово повторял то, что мне (да, думаю, и не только мне) приходилось слышать на школьных комсомольских собраниях.