Ах, эта черная луна! - [33]

Любовь лежала в груде щебня и пыли, закрыв уши руками. Сильные руки подняли ее и прижали к чему-то мягкому, шершавому и теплому. Несколько минут она не шевелилась. Потом подняла голову и снова увидела над собой голову старухи, завернутую в большую серую пуховую шаль. До земли было далеко. Старуха оказалась высокой.

— Кто ты? — спросила Любовь.

— Меня зовут Миля. Твое счастье, что я тобе увидала, — ответила старуха. — Чего ты на ту лестницу полезла? Ледве я ее удержала. Где твои родзице?

Любовь не ответила.

— Кто твой татусь?

Любовь сглотнула сопли.

Старуха подняла голову и прислушалась. Пространство было пронизано негромкими голосами. Осторожно ступая, старуха полезла куда-то вверх. Наконец старуха остановилась. Спустила Любовь на землю, отряхнула ее пальтишко и крепко прижала девочку за плечи к своему костлявому бедру. Они стояли на груде развалин. Над ними располагались тонкий месяц и несколько звезд. А внизу взблескивали огоньки. Огоньки двигались в разных направлениях. Внизу слева был виден большой неподвижный огонь.

— Костер жгуть, — бурчала старуха. — Что деется? Кто енти?

— Я хочу к папе, — произнесла Любовь нечетко.

— А кто твой татусь?

— Ю-ю-цер.

— Юцер… Озябло, дзецко?

Старуха размотала шаль, запеленала Любовь. Сразу стало тепло.

— Ну, пойдем до папки.

Не успели они приблизиться к костру, как разные люди начали хватать Любовь за руку и тащить за собой. Старуха спокойно разжимала их руки, а ручку девочки из своей руки не выпускала.

— Что пристали к дзецку? Перепужаете малое. Сами дойдем.

От костра уже бежала к ним перепуганная Мали.

Старуха отпустила Любовь, даже слегка подтолкнула ее. Но Мали застыла, растопырив руки. Девочка прижалась к ее ноге и с удивлением глядела вверх на руки матери.

— Ведьма? — тихонько спросила Мали. Глаза ее были широко распахнуты и выражали ужас.

Любовь закрыла глазки, сказала «ой!» и сильнее прижалась к материнскому бедру.

— Чего спужалась? — спросила старуха. Улыбаться она, видно, не умела.

— Откуда ты?

— А с того света. Пришла посмотреть, как вы тут живете, — спокойно ответила старуха. — За дитем не следишь. Она чуть не пропала. Хорошо, я там оказалась. Сон мне был беспокойный. Решила выйти из своей норы, посмотреть. Гляжу, дитя на лестнице качается, а лестница кулится, кулится, вот-вот упадет.

— Что ты тут делаешь?

— Живу.

— В этих развалинах?

— В других беспокойнее.

— Ведьма, гетто собираются сносить. Завтра придут бульдозеры.

— От как? Тады плохо мое дело.

— Приходи жить к нам. За ребенком нужен уход. И хозяйством нужно заняться. От меня немного проку.

— Уж это точно. Все пригорает, небось? Сколько ты мне скаврод перепортила, это не сосчитать.

— Придешь, Ведьма?

— А сейчас и пойду. Дите надо домой нести, оно опысалось.

— Мали, — крикнула от костра мадам Званицер, — поглядите, что там случилось с Софией.

Мали повернула голову. На горе битого кирпича стояла София и прижимала к груди небольшую коробочку. Другой рукой она била по темноте и что-то при этом кричала. Голова Софии была откинута, волосы стояли дыбом. С ней явно что-то стряслось.

— Что она там нашла? — испуганно спросила Мали.

— Трупик младенца Ханки Менакер, — спокойно ответила Ведьма.

— Откуда ты знаешь?

— А я тут усе знаю. Младенчика того я принимала, я и задусила. Ханка того требовала. Акция была. А потом Ханка на себя руки наложила.

— Ты была в гетто в войну? Что ты тут делала?

— Помогала. Приносила, уносила, роды принимала. Я много детей отсюда унесла. А Ханка не захотела. Сироте, сказала, нет жисти. Ладно. Забирай свое дитя, и пошли. За пани Софией присмотрють. Домой к ней сбегаешь. Ей теперь долго не спать. И добре, что это место зароють. Злое место, добра на ем никогда не будеть.

Так в доме появилась Эмилия, по прозвищу Ведьма. Юцер очень ей обрадовался. Ходил вокруг, придумывал поводы наведаться на кухню, заказывал давно забытые блюда, ластился. Мали посмеивалась над ним, но и сама вела себя не лучше. Шепталась со старухой долгими вечерами, что-то такое у нее выведывала. Еще они играли в карты. Карты были особенные, с картинками и очень потрепанные. Эмилия называла их цыганскими. По этим картам можно было многое предсказать, но Мали и Ведьма не всегда сходились во мнениях. Ведьма старалась повернуть гадание к лучшему, а Мали гадала на черное.

Единственной, кому старуха тут же встала поперек горла, стала Паша. Она шпионила за Ведьмой и доносила на нее Юцеру и Мали.

— Юцер, — сказала как-то Паша, усаживаясь в кресло напротив его письменного стола, — вы считаетесь интеллигентным человеком. Так, может быть, вам интересно, что делается в вашем доме с тех пор, как в нем поселилась эта темная жмудь?

Юцер отрицательно помотал головой.

— Юцер! Сегодня днем я стою за дверью в детскую и слушаю. Жмудь говорит ребенку: «Не гляди на снег, это колдовство, оно утомляет душу». Я захожу и вижу: шторы затянуты посреди белого дня. Я раздвигаю шторы и говорю так: «Не слушай ее. Снег — это снег, белая вода. Тебе нужен свет, иначе ты будешь так же скрючена рахитом, как эта старая жмудь». А жмудь говорит мне: «Брысь с глаз, а то порчу наведу». Вы должны ее выгнать, Юцер. Она наведет на нас все, что угодно. Она уже сделала из вашей жены городскую сумасшедшую. Ваша Малка жжет днем свечи, как какая-нибудь деревенская божематка.