Ах, эта черная луна! - [32]
Не двигалась и Мали. Она сидела в кресле, бледная и сосредоточенная. Юцер отметил, что ее лицо похоже на недодержанную фотографию: ни теней, ни подробностей.
— Теперь уйти придется тебе, — сказала Мали глухо. — И теперь это не подлежит обсуждению.
— Я не до такой степени влюблен в фрейлейн Мюнц, чтобы отказаться от тебя и от дочери, — вяло ответил Юцер. — Мы же говорили, что девочке нужна твердая рука и какое-то воспитание. Ну, не хочешь, как хочешь. Пойдем, лучше, ужинать. И уйми свои флюиды. Бедный Коко испытывает невероятные муки в этом магнитном поле.
Попугай, услыхав свое имя, приподнял крыло и моргнул. Это было смешно. Юцер смеялся в полном одиночестве. И ужинал один. Теперь он решил вести Любовь в гетто. Отношения с Мали были натянутые, но против этой затеи она не возражала. Собственно говоря, она первая это и предложила. Однако согласие Юцера не смягчило ее. Мали встала на голову, и теперь от нее и от окружающего мира можно было ждать чего угодно.
Время было зимнее. Пока подошли к развалинам гетто, стемнело. Горел костер. К нему подходили люди, здоровались с уже стоящими. Все друг друга знали. Приход Юцера удивил людей, стоявших возле костра.
— Вот уж не думал, что ты придешь, — сказал маленький кривой человек.
— Почему же ты так не думал, Янкелевич? — насмешливо спросил Юцер.
— Разве тебя касаются еврейские дела?
— Смотря какие дела ты называешь еврейскими. Если еврейское дело — выкуп жуликов из тюрьмы, то этим я действительно не интересуюсь.
— На нас был навет.
— Двадцать восемь рулонов ткани и пятьсот банок сгущенки — это навет? Вы что, воровали, чтобы прокормить еврейский детский дом? Или тебе лично необходимы пятьсот банок сгущенки для поддержания здоровья?
— Не кричи так, могут услышать.
— По мне, так пусть слышат.
— Странно, что ты не написал донос.
— Я и сам удивляюсь.
Детей у костра не было. Любовь оказалась единственным ребенком, которого привели в гетто. На камне у костра сидела мадам Званицер.
— Юцер, — сказала мадам Званицер, — нужно найти деньги.
— Много?
— Много. Еврейская девочка прижила бастарда и живет с ним в подвале, рядом с гнилой капустой.
— Тянет на пятьдесят рублей, — сказал Юцер и полез за кошельком.
Когда-то он работал на старого Званицера. Мануфактуры Званицера — это же было имя! А теперь новая власть лезла вон из кожи, чтобы построить мануфактурный завод. Зачем же было вывозить старика на Лену? Его молодой жене повезло. Она была на заседании всемирного ОРТа, когда это случилось. Юцер не знал, как и когда мадам Званицер вернулась из Парижа, где она скрывалась все это время и чем занималась. Однако благотворительность осталась для нее привычкой.
«Надо будет сказать Мали, чтобы звала Асю Званицер в гости, — подумал Юцер. — Хорошие люди на улице не валяются».
Мали ушла в гетто раньше. У костра ее не было.
— Видели мою жену? — спросил он у мадам Званицер.
— Видела. Они ушли вон туда.
— Можно оставить при вас мою дочь?
— Разумеется, можно. Очаровательный ребенок. Тебе повезло, Юцер.
«Мне повезло, — мурлыкал под нос Юцер, оглядывая темные проходы между развалинами домов, — мне чертовски повезло…»
Люди подходили к костру, переговаривались на идиш, приносили какие-то вещи, складывали их у ног мадам Званицер. Иногда всхлипывали, иногда смеялись. Мадам Званицер всхлипывала и смеялась вместе с ними. Любови это надоело. Она отошла подальше и оглянулась. Мадам Званицер рассматривала альбом с обгоревшей обложкой. Любовь отошла еще немножко и снова оглянулась. Мадам Званицер подозвала к себе какую-то тетеньку, и они стали рассматривать альбом вместе. Любовь отошла совсем далеко и опять оглянулась. Теперь вокруг мадам Званицер стояло несколько тетенек, и все они рассматривали альбом. Любовь повернулась и пошла по тому, что когда-то было улицей.
Под ногами то тут, то там проступала брусчатка. Света еще хватало, чтобы ее разглядеть. Местами брусчатку накрывали щебенка и пыль. Любовь обходила завалы, перепрыгивая с кирпича на кирпич. Кирпичи качались под ногами. Неожиданно перед ней появилась ступенька. Любовь залезла на нее и посмотрела вверх. Она была на лестнице, но лестница никуда не вела. Ступеньки шли вверх, а потом обрывались. Любовь залезла на вторую ступеньку, потом на третью и на четвертую. Лестница начала качаться. Любовь попробовала слезть на третью ступеньку. Лестница закачалась сильнее. Любовь описалась и разрыдалась. Лестница начала сползать вниз. И вдруг остановилась.
— Дзецко! — услыхала Любовь. Голос шел сверху. Она оглянулась. Над лестницей торчала голова старухи.
— Спускайся поволе, — велела голова. — Я держу лестницу. Спускайся помалу.
Так, так… — одобрительно кивнула старуха.
Когда Любовь слезла с последней ступеньки, старуха велела ей отойти влево. Любовь сделала шаг, провалилась по колено в щебенку и пыль и опять заревела.
— Не плакай. Плакать будем потом. Ходь далей. Ходь.
Любовь вытащила ногу, поставила ее на черный кирпич, поскользнулась и упала.
— Не плакай, не плакай, — убеждала ее старуха, — катись далей. Не вставай, катись.
Любовь не поняла, что ей надо делать, приподнялась и вправду покатилась. Ее понес поток щебенки. А справа, оттуда, где располагалась лестница, раздался грохот, и пыли стало много больше.
После трех лет отказничества и борьбы с советской властью, добившись в 1971 году разрешения на выезд, автор не могла не считать Израиль своим. Однако старожилы и уроженцы страны полагали, что государство принадлежит только им, принимавшим непосредственное участие в его созидании. Новоприбывшим оставляли право восхищаться достижениями и боготворить уже отмеченных героев, не прикасаясь ни к чему критической мыслью. В этой книге Анна Исакова нарушает запрет, но делает это не с целью ниспровержения «идолов», а исключительно из желания поделиться собственными впечатлениями. Она работала врачом в самых престижных медицинских заведениях страны.
Молодая женщина, искусствовед, специалист по алтайским наскальным росписям, приезжает в начале 1970-х годов из СССР в Израиль, не зная ни языка, ни еврейской культуры. Как ей удастся стать фактической хозяйкой известной антикварной галереи и знатоком яффского Блошиного рынка? Кем окажется художник, чьи картины попали к ней случайно? Как это будет связано с той частью ее семейной и даже собственной биографии, которую героиню заставили забыть еще в раннем детстве? Чем закончатся ее любовные драмы? Как разгадываются детективные загадки романа и как понимать его мистическую часть, основанную на некоторых направлениях иудаизма? На все эти вопросы вы сумеете найти ответы, только дочитав книгу.
История жизни одного художника, живущего в мегаполисе и пытающегося справиться с трудностями, которые встают у него на пути и одна за другой пытаются сломать его. Но продолжая идти вперёд, он создаёт новые картины, влюбляется и борется против всего мира, шаг за шагом приближаясь к своему шедевру, который должен перевернуть всё представление о новом искусстве…Содержит нецензурную брань.
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».