— Значит, мне сюда и надо, — решила девица и пошла к входу парадному.
Было это подворье колдуньи той, что Финиста выкупила. Решила она женить княжича на себе и к свадьбе готовилась. Разослала по городам и весям посыльных, чтобы лучших мастериц нашли приданое готовить да наряды шить. Вышла она к Марье и спрашивает:
— Можешь мне к утру башмачки расшить?
— Могу, — отвечает девица.
Отвели её в комнату, дали шелка разноцветные, нити золотые да серебряные и дверь заперли, чтобы не сбежала. Марьюшка воткнула иглу в башмачок и спать легла. Утром подошла к окну, глядь-поглядь, а по двору её милый друг под ручку с колдуньей гуляет. Тут пришли работу проверять. Увидели, какими цветами да птицами расшито всё, заахали, удивились, побежали хозяйке показывать. Понравилась той вышивка, приказала привести мастерицу к себе:
— Расшей мне платье свадебное так же. Сможешь?
— Смогу. Но плата дорогая будет.
— Ничего не пожалею.
— Позволь мне ночь с твоим женихом провести.
Задумалась колдунья. Хочется ей гостей удивить на свадьбе нарядом прекрасным, но и Финиста делить ни с кем не хочется. Придумала, как обхитрить вышивальщицу, и согласилась. Вечером отдала Марьюшка ей платье, а та ключ от спальни жениха протянула. Только напрасно девица пыталась разбудить любимого — опоила колдунья его зельем сонным. Не добудилась и ушла поутру ни с чем.
Стала невеста примерять убор свадебный и захотелось ей фату как свет лунный. Ткачи готовы соткать, да где нити такие взять?
— Могу спрясть, — вызвалась Марья. — Плата прежняя.
Опять напрасно будила любимого девица — крепок отвар колдовской.
Взялись ткачи за работу, но лунная пряжа тонкая, на кроснах рвётся, в ткань не ложится.
— Могу и фату соткать, — опять вызвалась Марья. — За ту же цену.
Посмеялась колдунья — бесценные одежды даром получила — и согласилась. Утром свадьба, а у жениха в спальне мастерица слёзы льёт, причитает жалобно:
— Ты очнись, ты проснись, мой сердечный друг! Я ноженьки стоптала, за тобой бегая, руки утрудила, тебя отрабатывая, глаза проплакала, по тебе тоскуя. Оженят тебя, и не увидимся никогда больше.
Спит Финист, не слышит слов, к нему обращённых. Уж заря занимается и уходить пора. Обняла на прощанье девица любимого так же крепко, как обнимала его в те ночи, когда он к ней прилетал. Поцеловала так же сладко, как тогда целовала. Слезами горючими лицо его омыла так, как никогда не делала. Попали они в рот княжича и лишили силы снадобье сонное. Открыл глаза и видит, что склонилась над ним его любушка, только горница незнакомая. Рассказала Марьюшка, что женят его сегодня на колдунье, и вспомнил всё Финист. Ударился об пол, обратился в сокола быстрого, подхватил свою ладушку и выпорхнул в окно. Только их и видели.
На радости от того, что Финист вернулся живым и здоровым, разрешил князь ему жениться. Да и братья уже женаты были. Взяли за себя сестёр Марьиных.
«У тебя сейчас каша подгорит!», — ментально напомнил мне Филипп.
Пока Акамир увлекательно рассказывал о приключениях своей матушки, я перебрала крупу, промыла её, прогрела на сковороде и поставила чугунок в печь томиться. Говорят, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, но в нашем случае, применив магию, я быстрее сделала, чем дослушала.
— Ох, князюшка, не знаю как соколы, но кот Баюн точно в твоей родне есть, — пошутила, вытаскивая горшок ухватом из устья. — Заслушалась, как хорошо сказываешь.
— Так нам нянюшка это, почитай, каждый вечер перед сном выпевала. Слово в слово. Запомнил, но могу только рассказывать.
Горшочек масла, миска меда, крынка молока были поставлены на стол к рассыпной горячей каше, которую разложила по глиняным глубоким тарелкам. Коту тоже положила и сдобрила маслом. Удивительное дело — став разумным, фамильяр спокойно ел человеческую еду. Раньше он и нос воротил, и лапой загребал брезгливо.
— Почему дядья твои взяли за себя сестёр Марьюшки? Те же чуть было Финиста не сгубили.
— Наказали же их, а значит, вину сняли. Да и что с девок взять? По закону до замужества отец отвечает за девицу, после — муж.
— Значит, деда наказали?
— Ну, если бы погиб Финист, то виру взяли бы. Жизнь за жизнь. А так, подарил жеребца, лучшего из табуна своего, свату будущему — на том и сошлись.
«О времена! О нравы!», — подумала я и принялась за ужин.
После еды наш гость раззевался и стал взбивать подушку. Быт у народа простой: солнышко село — и на покой. Но в мои планы не входило потакать князю и его привычкам.
— Вот что, друже, бери подушку, одеяло, тулуп дам, чтобы мягче было, и ступай спать в баню. Там тепло и нужник рядом, — в ответ на удивлённый взгляд продолжила: — Негоже одинокой бабе в одном дому с человеком мужеского полу ночевать. Мало ли чего случиться может.
Кокетливо похлопала ресницами и мило улыбнулась, обнажив клыки. Акамир побледнел — переутомился, должно быть, — и в мгновение ока собрался на выход.
— Я что, должен неделю в молчанку играть?, — возмутился Филипп, когда каблуки княжьих сапог быстрой дробью простучали по ступеням крыльца. — Прогони его!
— Филенька, мы же на службе. А инструкция гласит…
— Принимать гостей и собирать информацию, — процитировал кот.
