Агния Барто - [27]

В этой книге А. Барто сила стиха, его точность, яркость, содержательность сочетаются с тонкой грацией, изяществом и прочностью композиции, с умением целиком исчерпать тему, не сказав при этом ничего лишнего, ненужного. Вот что придает таким стихотворениям, как «Две сестры глядят на братца», «Разговор с мамой», «Башмаки» и некоторые другие, отпечаток художественной зрелости и силы. Вместе с тем они пронизаны тонким лиризмом, полны внутреннего движения,— взять хотя бы «Разговор с мамой», в котором так много сказано и выражено на маленькой площадке восьмистрочного стихотворения! Вот почему такой свежестью и молодостью вест от страниц этой книги, написанной рукою зрелого, опытного мастера.

Поэтесса постоянно заботится о будущем наших детей, о том, чтобы каждый из них стал «настоящим человеком», на которого можно положиться в любом деле и который не сробеет даже и в самых больших и трудных испытаниях, но вместе с тем она никогда не впадает в тон сурового поучительства, проповеди аскетического самоотречения. Нет, все ее творчество пронизано радостью бытия, счастьем созидания, упоения жизнью — и не только тою, какой она мыслится в будущем и для какой мы не жалеем никаких усилий, но вот и такою, какой она является сегодня, сейчас, сию минуту, тоже «прекрасной и удивительной» (говоря словами Маяковского). Это прекрасное А. Барто умеет различить и запечатлеть даже в самых скромных и повседневных его проявлениях — как мы видим в поэме «У нас под крылом» (1959). Эта поэма — также нечто совершенно новое в творчестве Агнии Барто, и столько в ней молодого задора, смелой выдумки, веселой игры, которая не может не захватить и ее читателя!

Это не только рассказ о том, как пионерская бригада ухаживает за домашней птицей,— хотя и здесь юный читатель найдет необходимые ему уроки! Главное в поэме — это утверждение радости и красоты жизни, ее буйства и половодья, захлестывающий восторг бытия. Вот почему в поэме все смешивается, переливается через край, образует неразрывное и удивительное единство — и солнце, и дождик, и ручьи, и пионерские заботы о птичьем совхозе, и даже сами стихи, являющиеся словно бы прямым порождением всей этой сумятицы и суматохи, всего буйного и прекрасного мира:

В совхозе утром ранним

Пропели петухи,

Кудахтанье, клохтанье

Летит в мои стихи.

По такому принципу сочетания и соединения реальности наблюдений и восприятий с реальностью творчества и развертывается поэма, в которой с самого начала автор ведет со своим читателем веселую игру:

Кричит драчливый кочет,

Спешит на всем скаку

Скорей вскочить в строку:

«Ку-ка-ре-ку!»

А далее происходят и еще более занятные и необыкновенные сочетания и столкновения живых существ и зримых предметов с сугубо стихотворными мотивами, явленными лишь в воображении художника, но обладающими своей особой и несомненной жизненностью и реальностью:

Индюк — большая птица,

В строке не поместится.

Он хвост свой развернет

И всю строфу займет.

Здесь «чуть не в каждой строчке «квох-квох» кудахчут квочки», да и гусыни никому не хотят уступить своего места в поэзии: они,

Расправив оперенье,

Плывут в стихотворенье.

Так весело и непринужденно, без какой-либо назидательности или натяжки, устанавливается родство поэзии со всем окружающим нас миром, с любыми явлениями, предметами, существами, которые заходят в поэму «У нас под крылом», как в свой родной дом, и — доверительно сообщает автор —

В совхозе птичий гомон,

Повсюду он, кругом он,

Вблизи и вдалеке.

Он и в моей строке...

Все обретает здесь особую, какую-то невероятно сгущенную жизненность, осязаемость, яркость, и, кажется, сами эти строки, в которые ворвался кочет и где индюк распустил свой пышный хвост, оказались в кровном и неразрывном родстве со всем окружающим миром, полностью растворились в нем, обрели его краски и голоса,— и от юного читателя требуется особая смекалка, чтобы различить, что в этой поэме является реальностью жизни, а что — созданием воображения, той игрою, в процессе которой воспитывается и совершенствуется эстетическое чувство, призванное уловить незримую связь реальных предметов с созданиями художественного воображения. Конечно, такое смелое обращение к юному читателю требует и глубокого доверия к нему, к его восприимчивости, проницательности, готовности включиться в затеянную поэтом игру, и нет сомнения, что это доверие художника полностью оправдано.

Поэма «У нас под крылом» завершается так же весело, как и началась, — в мажорном, жизнеутверждающем духе, отвечающем требованиям ее юных читателей, не терпящих беспредметных рассуждений и длинных описаний:

Ребятам слава и хвала!

Я пионерские дела

Всегда прославить рада,

Но и до третьих петухов

Тогда не кончу я стихов.

Здесь «третьи петухи» упомянуты не зря — они завершают рассказ о птичьем совхозе, придают ему образную цельность, подобную цельности кольца, как бы замыкают его особого рода ключом, которым он некогда открылся. Кольцо замкнуто, и поэма закончена.

Если мы внимательно присмотримся к поэме «У нас под крылом», то увидим, что А. Барто существенным образом пополнила и обогатила свой художественный арсенал, обратилась к новым и смело использованным ею средствам выразительности, ввела в свое творчество и такой прием, как «обнажение приема», но придав ему (как и другим видам условности) смысл эстетически значимого и игрового начала, помогающего юному читателю постигнуть внутреннюю и нерасторжимую связь закономерностей и особенностей художественного творчества с реальной красотой окружающего нас мира. Как видим, поэтесса никогда не ограничивается повторением того, что ею уже сказано и открыто, постоянно ищет — и находит — новый материал, подмеченный в самой действительности, новые, наиболее отвечающие его характеру средства художественной выразительности,— и поэма «У нас под крылом» заново убеждает нас в этом.