Агнешка, дочь «Колумба» - [78]

Семен в те дни, когда солтыс никуда не посылал его, хозяйничал в школе или в конторе, остальное же время просиживал у Павлинки, вырезал для Марьянека птичек из дереза или тренькал на гитаре, чтобы позабавить маленькую Гельку. Агнешке начинало казаться, что у его былых дружков понемногу-потихоньку пропала охота испытывать его стойкость. Они предпочитали теперь навещать Януария в его холостяцкой берлоге.

И наконец, Балч. Он стал спокойнее, держался обособленно. Почти ни к кому не заходил, только в кузницу любил заглядывать. Если это и могло кому-то не понравиться, так одному Герарду, потому что к нему в кузницу часто забегала и Пеля. Но Пеля, вняв гаданиям и советам Бобочки, снизошла в конце концов к сватовству кузнеца, а положение невесты обязывало к рассудительности и сдержанности. После того как она решилась сделать выбор, отец перестал на нее ворчать, да и она больше не возражала, чтобы он торчал по вечерам в берлоге Януария, — они с Герардом могли посидеть одни. Но и в клубе клиентура сильно поредела: Балч, правда, не очень-то придавал значение памятному запрету и по каким-то таинственным причинам пошел на компромисс, но осуществлял строжайший надзор за продукцией Зависляка. Через определенные промежутки времени — либо поздним вечером, либо на рассвете — от клуба отходил куда-то грузовик с товаром. Так уже это называлось в деревне: товар. Возил его сам Балч или Семен. Товар товаром, успокаивала Агнешка свою встревоженную, но беспомощную совесть, а все-таки попойки в клубе стали редкими и не такими буйными и шумными. А еще важнее то, что рыбаки-ветераны, поторапливаемые солтысом, начали пробивать проруби, ломать лед, ставить сети. Словом, тратить дни и ночи на всю эту канитель зимнего лова. Плоды их трудов назывались тем же словом: товар. И потому, когда сегодня еще затемно Семен завел грузовик, Агнешка перед сном могла не терзаться подозрениями по поводу его поездки.

Спокойнее, тише стало во всей деревне. Пользуясь тем, что еще не ударили морозы, вечерами кое-кто из баб и девчат собирался в школе. Чинили сети и мережи, понемножку шили, понемножку вышивали, перебирали принесенное с собой пшено, гречку и горох, слушали радио. Собственные приемники они все еще жалели. Агнешка иногда сидела с ними, иногда нет. Ключ от класса она клала под соломенный половик — знала, что Семен последит. Сплетничали? Не без того, но на Агнешкин счет с детьми им стало легче, вольготнее — этого они не могли не признать. Не жаловалась и Коздронева, подававшая когда-то пример остальным. Агнешка со своей стороны старательно соблюдает, насколько это позволяют ее принципы, условия этого наступательно-оборонительного союза. Свои клетчатые брюки, хоть зимой они пришлись бы как нельзя более кстати, Агнешка давно уже спрятала на самое дно чемодана. Покой, перемирие. Пожалуй, конец прошедшей осени можно признать нормальным учебным годом.

Наверно, этот обманчивый покой и разоружил ее внутренне. Ведь первое время она ждала со дня на день, что ее отзовут. Если история с подставными детьми и обманутыми инспекторами разнеслась по всем Хробжичкам и Хробжицам, то ведь о ней должны были услышать и еще кое-где. Однако же нет — тишина. Агнешка не торопилась в город, опасаясь нежелательных разговоров и неизбежных выяснений, но, к счастью, ее никто не вызывал. Она могла бы догадаться, да и догадывалась, что некоторые длительные поездки Балча в город способствовали улаживанию того, чего она сама не смогла бы уладить. Он взял на себя все административные и хозяйственные дела, связанные со школой. Даже привозил из повята ежемесячно ее зарплату. Зимой следил за тем, чтобы и в школе и у нее всегда были дрова. И Агнешка закрывала глаза на то, что часть топлива, поддерживающего жар в железных печках, смахивала на жмых, на высохшие круги винокуренных выжимок. Скупо и мимоходом он как-то сообщил ей, не рассчитывая на ответ, что скоро оборудует второй школьный класс, — вскоре после этого Семен заодно с обычным жидким товаром повез в Джевинку доски, чтобы заказать новые парты. Балч улаживал, решал и устраивал все. Ему, диктатору, это нравилось. Пока Агнешкой владела неуверенность и неопределенные опасения, это единовластие отвечало ее тайным интересам. Она чувствовала себя защищенной и могла уйти с головой в чисто школьные дела. Надвигавшаяся гроза прошла стороной, где-то вдали, и постепенно ей перестали сниться гневные лица пани Игрек и Елкина-Палкина. Балч ни о чем не упоминал, так что и не надо было благодарить. Если бы не стыд за свою нерешительность и безнравственную терпимость в отношении его манеры хозяйничать и распоряжаться, она бы чувствовала себя куда уверенней и спокойней.

Укоры совести Агнешка заглушала усердием. Вместе с Тотеком она перенесла из зала в школу немецкую библиотеку, на этот раз посвятив в дело Лёду, а то по недостатку опыта Агнешке было бы трудно решить, что с этим делать. Вопреки ожиданиям Лёда охотно взяла на себя доставку книг. Она и в самом деле отвезла их в город, вернулась оттуда очень оживленная и довольная собой, без конца хвасталась тем, что передала находку не более не менее как в воеводскую библиотеку, а кроме того, и это намного важнее, возобновила ценные знакомства с приятелями покойного Адама. Этим она давала понять, что, стоит ей только захотеть, приятели мигом устроят ее в городе на великолепных условиях. Она громко заявляла об этом еще не раз, видимо рассчитывая на какую-то реакцию Балча. Но Балч после ссоры с Лёдой не интересовался ее делами, а вот Тотек стал опять рассеянным и что-то слишком уж часто задумывался на уроках, одолеваемый противоречивыми чувствами: радостью оттого, что Балч поссорился с матерью, надеждой на переезд и страхом перед неведомым. Со временем за немецкие книжки была прислана небольшая сумма, каковую Пшивлоцкая, видимо, чтобы сделать Агнешке приятное, передала по всей положенной форме в школьную кассу. Идиллия! Поистине оба они, Балч и Пшивлоцкая, которые одинаково, хоть и по разным причинам, избегали Агнешку, взяли на себя парадоксальную роль ее ангелов-хранителей.