Агидель стремится к Волге - [59]
Уж как ни ломал Садир-мулла голову, думая, каким образом вызволить народ из беды, но так ни до чего и не додумался. А в один из дней, когда он сидел, пригорюнившись, будто человек, уронивший в омут топор, пожаловал к нему Хары-Мэргэн.
Батыр тепло поздоровался с муллой, обхватив обеими ладонями его руки, после чего сообщил, что большинство башкир Сибирской дороги собираются перенести летовки в безопасное место, переправить женщин, детей, стариков, живность поближе к истокам Яика и Агидели.
— Большинство, говоришь? Значит, не все согласны переехать? Неужто есть такие, кто хочет остаться? — удивился Садир-бей.
— Да нет таких. Просто надо же было кого-то оставить аулы охранять. Вот мы и отобрали по одному человеку из каждой семьи.
— Уже начали переезжать?
— Нет еще. Но как только переправим своих в безопасное место, начнем готовиться к войне. Ты нам поможешь, хэзрэт?
— Какой разговор, конечно. Уж я-то в стороне не останусь, — ответил тот.
Хары-Мэргэн обрадовался.
— Тогда ладно. За тем я и приехал, чтобы мнение твое узнать, — признался он, поднимаясь.
— А как же чай? — спохватился Садир-бей, видя, что гость собирается уезжать.
— Ты уж не взыщи, недосуг мне пока рассиживаться. Тороплюсь, хочу еще кое-куда наведаться, — сказал батыр на прощанье и, вскочив в седло, ускакал…
Но получилось совсем не так, как замыслил Хары-Мэргэн.
После встреч с волостными старшинами он вернулся в родной аул. Переговорив с аксакалами, в каком порядке они начнут переселение, батыр повернул было к себе домой, но тут возле околицы неожиданно появился всадник. Толпа, стоявшая посреди улицы, застыла в тревожном ожидании.
— Что случилось?
— Да отведет Аллах от нас недобрую весть!..
Однако джигит, загнавший до пены коня, приехал как раз с дурной вестью. Осадив резким движением скакуна, он остановился, как вкопанный, и прохрипел:
— Плохи наши дела!..
— Что стряслось? — спросил Хары-Мэргэн упавшим голосом.
— У нас в ауле… У нас в Мештиме… — задыхался парень, точно рыба на суше, — т-т-такое творится!.. У-у-у-жас!..
— Да говори же толком, не томи!..
— Резня, кровь!..
Еще не успев разобраться, что к чему, Хары-Мэргэн резво вскочил на лошадь.
— Братья, за мной! Не отставать! — крикнул он, пришпоривая скакуна каблуками сапог, и устремился в сторону аула Мештим.
III
…В самый разгар приготовлений к переезду на язлау[57] мештимские башкиры узнали, что едет к ним русский боярин Максимов. Они растерялись. Такой визит не сулил им ничего доброго. Ведь кто бы ни появлялся в их ауле, без грабежа не обходилось. Обирали жителей до последнего.
Настроение у людей испортилось. А тут еще и староста Яубасар Исламов постарался. Обязанный встретить боярина хлебом-солью, он приготовился к торжественному приему. Но гость почему-то задерживался.
Народ, заполнивший улицу, томился в ожидании. От скуки люди начали развлекать друг друга, рассказывая разные были и небылицы.
Кто-то высказал предположение, что боярин будет разбираться с письмом, написанным царю. Возник спор. Потом всеобщее внимание переключилось на того, кто завел речь о мятеже башкир Ногайской дороги. Он поведал, что восставшие прогнали русских помещиков, а церкви сожгли.
— Вот так вот. Ногайские башкорты за свободу борются, а мы тут слюни пускаем, боярина-урыса поджидаючи, — ворчливо заметил человек по имени Давлетбай.
— Верно, — подхватил его слова другой. — Башкорты других дорог не дают разгуляться кильмешякам, а мы собственной тени боимся! Вот потому они и не чикаются с нами. Средь бела дня налетают, грабят, наших жен бесчестят, без конца строятся, где вздумается, церквушки свои повсюду ставят.
Тут завелись и остальные.
— Ну да, а нам не дают мечети строить, запрещают детей по-своему учить.
— Сами виноваты. Зачем нам пенять на кого-то, когда сами трусливее зайцев?
— Так кто ж тебе мешает, Исхак-кусты? Иди, воюй с кильмешяками, раз ты такой храбрый!
— Один что ли?!
— Начни, авось и другие за тобой поднимутся!
— Ишь, ты какой прыткий, Давлетбай! Сам и начинай!..
Стоявший неподалеку Ягуда-мулла, наблюдавший перепалку молодых, не выдержал и решил вмешаться:
— Да уймитесь вы, нечего друг друга подстрекать!
Между тем староста Яубасар, не обращая внимания на разговоры, стоял, не сводя с дороги глаз.
Лишь к вечеру вдалеке показался отряд конных казаков, сопровождавших боярскую коляску.
Максимов прибыл в компании с капитаном Замараткиным.
Когда упряжка, поравнявшись с толпой, остановилась, боярин первым приветствовал встречающих:
— Здоровы ли, башкирцы?
— Здоровы, Аллага шюгюр! — откликнулись староста с муллой. — А сами-то вы как, боярин?
Народ же молчал. Офицер побагровел от негодования и рявкнул:
— А прочие языки проглотили, что ли?! Почто не здороваетесь? Сейчас я вам покажу, басурманам…
— Оставьте, капитан, не надо, — коснулся его плеча Максимов и, оглаживая окладистую черную бороду, повернулся к Яубасару. — Ты ведь староста этого села?
— Я… — промямлил тот.
Боярин сошел вниз.
— Вы что, готовитесь перебираться на вешнюю стоянку?
— Послезавтра собираемся.
