Агент зарубежного центра - [71]

— Хорошо, учту, — оценил Волли заботу о себе.

Они научились укладываться в пятнадцать — двадцать минут, которыми располагал Хольм, успевая поделиться новостями и мыслями о состоянии дел в Эстонии, в Швеции, в мире. «Беседы», как оказалось, Киппар записывал на пленку. В первый раз, увидев в руках «шефа» портативный диктофон «Сони», моряк вопросительно глянул на старого собеседника, но тот успокоил его:

— Не бойтесь — не для КГБ. Просто я не надеюсь на свою память, а хочу наедине послушать вас еще, подумать…

Вот и сейчас он включил магнитофон, не особо заботясь о реакции Волли. Привык задавать тон…

— Мы довольны вашей работой, — сказал Киппар, отпивая из бокала. — Наши люди в Эстонии уже почувствовали определенные удобства. Думаю, что теперь работа пойдет интенсивнее…

С первых встреч Хольм увидел, понял, что сидящий напротив него пожилой человек хочет ускорить события, наделать больше шуму, но вскоре заметил, что увлеченность и желание поторопить ход дел носили несколько странный характер: создавалось такое впечатление, что господин Киппар готов приобщать к опасному сотрудничеству с своим «Центром» как можно больше настоящих или потенциальных противников советской власти, но не очень-то заботился об их безопасности, об их дальнейшей судьбе. Вот и сегодня, узнав об аресте в Эстонии одного из своих постоянных корреспондентов, он не выразил ни удивления, ни сожаления.

«Как же так? — изумился спокойствию «шефа» Волли. — Он нисколько не смущен, нисколько не переживает!..»

Киппар, видимо, уловил настроение связного. Негромко, но довольно назидательно сказал:

— Без жертв борьбы не бывает! — Подумав, продолжил: — Вспомните о погибших в послевоенное время, о «лесных братьях» — этих храбрых борцах за свободу Эстонии…

И Хольм поймал себя на мысли, что чуть было не назвал дорогих сердцу Киппара «лесных братьев» бандитами. Он вспомнил, как уезжали из колхоза, где председательствовала его мать, и как солдат пригнул его голову от пробарабанившей по кабине их машины бандитской автоматной очереди. И еще долго Волли будет следить за своей речью, чтоб действительно не сделать разоблачающей оговорки…

— Очень жаль, молодой человек, — говорил между тем увлекшийся беседой «шеф», — что «лесные братья» действовали нерешительно — и народ их не поддержал так, как следовало бы. Действуй они порешительнее, при широкой поддержке всех эстонцев, и Америка смогла бы в те годы оказать им прямую военную помощь. Но кому было помогать-то? А силы у Америки были!

— Атомная бомба? Ведь могла начаться ядерная война…

— Могла.

— Но тогда пострадало бы много невинных людей — миллионы!..

— Пострадало бы, конечно, — спокойно произнес Киппар, как будто речь шла о незначительных пустяках. — Борьба есть борьба, и истинные борцы должны быть готовы на любые жертвы.

«Ну и ну! — подумал Вольдемар Хольм, пожалуй, впервые со дня их знакомства с едва скрываемой ненавистью. — Какое же ты чудовище, господин Киппар!..» Но долг обязывал его спрятать эту ненависть поглубже, ничем не обнаружить ее здесь, на шведской земле. Он должен показать свою готовность во всем помогать председателю «Центра помощи».

А председатель уже вручал ему крупную сумму денег — в советских рублях — «для матери Марта, для Лагле, для других».

О Марте Никлусе и его матери Эльфриде господин Киппар говорил почти с нежностью.

— Март опять посажен в тюрьму… наш долг — поддержать его дух и материально помочь его матери.

Вольдемару еще предстояло разобраться, о каком Марте Никлусе идет речь, кому направляется через него «помощь» — деньги, посылки, оргтехника — в виде новейших марок портативных магнитофонов, кассет, фотоаппаратов, кинокамер и т. д. Похоже, Киппар все больше доверял ему, хотя разнообразные попытки косвенных и прямых проверок то там, то тут подмечал осторожный и внимательный моряк, и чаще всего одним из проверяющих все-таки оказывался зять Киппара — суетливый, сухопарый Микивер. Он не умел «проверять» без «накладок», его «уши» постоянно торчали в неожиданных местах, и к этому, кажется, уже можно было привыкнуть…

Приходилось постоянно быть собранным, начеку, и со временем Волли так привык контролировать свои действия, свое поведение, что это стало его натурой.

— Как здоровье супруги? — осторожно спросил он. Даже не из вежливости — давно не видел этой тихой, скромной женщины, взгляд которой всегда выражал какую-то внутреннюю боль и сострадание к ближнему.

— Больна неизлечимо, — сказал Киппар. — Не знаю, сколько протянет…

Хельго Киппар прожила еще несколько лет. Почему-то Волли всегда относился сочувственно к этой маленькой сухонькой женщине с явными признаками былой красоты. Наверное, увлеченный своей «борьбой» Антс Киппар не очень-то заботился о супруге, и она завяла раньше времени. Позднее моряк узнал, как перед похоронами жены председатель «Центра помощи» с жестом, рассчитанным на широкую публику, дал в газете объявление о том, что не надо приносить цветов на ее могилу, лучше отдайте эти деньги в помощь политическим борцам за свободу несчастной Эстонии!..

Но это произойдет потом. А сейчас Киппар положил на столик перед моряком увесистый пакет: