Агент полковника Артамонова - [81]

Сосредоточение на южной окраине Плевны войск Осман-паши наводило на мысль: не отсюда ли турки готовятся нанести удар по передовым позициям нашей армии?

Цель удара нетрудно было предположить: турки намереваются прорвать блокаду и выйти из окружения даже ценой потери этой, пожалуй, самой мощной крепости на всей территории Европейской Турции.

Так начальник разведки и доложил императору, когда тот спросил, что же разведали наши лазутчики, засылаемые в крепость.

— Сведения о сосредоточении войск на южной окраине Плевны достоверны или же надо их перепроверять? — допытывался император, продолжая в своем дневнике делать какие-то записи.

— Все данные мы перепроверяем, — ответил полковник. — В частности, эти сведения уточняет известный вам лазутчик, участник обороны Севастополя.

— Фаврикодоров?

— Так точно.

— Какова судьба его жены и сына?

— Жену он вызволил. А вот сына… потерял.

— Сын — погиб?

— Хуже. Стал врагом Болгарии. Казарма ему заменила родителей.

Слушая начальника разведки, император отложил карандаш, взглянул в утомленное лицо собеседника. Нечасто от офицеров ему доводится слышать подобные суждения. Ведь и в русской армии дух кадетского корпуса преследует ту же цель. Самый надежный служака — офицер, воспитанный с малолетства в стенах казармы. Но любит ли он по-настоящему Отечество без отеческой заботы единокровных родителей? Без любви и ласки малолетний солдат, будь то кадет или курсант, чаще всего становится жестоким убийцей. Доказательство тому — янычары.

Не тогда ли императора Александра II посетила мысль о реформировании кадетских корпусов и создании военных училищ?

Выслушав полковника, император сказал:

— По окончании кампании отличившихся лазутчиков представьте к награде. Считаю, второго боевого ордена заслуживает и унтер Фаврикодоров.

Отдав такое распоряжение, император сделал пометку в своем дневнике.

Годы спустя этот дневник попадет в руки начальнику Генерального штаба русской армии генералу от инфантерии Николаю Дмитриевичу Артамонову, и он найдет записи, сделанные Александром II той дождливой сентябрьской ночью на правом берегу Дуная в пяти верстах от крепости Плевна.

Николай Дмитриевич вспомнил, как он добирался до резиденции императора. Несколько раз в кромешной темноте натыкался на огневые позиции артиллерии. Знакомые офицеры жаловались, что солдаты и лошади до крайности измотаны, часть орудий в результате продолжительного интенсивного огня вышли из строя. Из-за непрерывных ливней и плохих дорог подвоз боеприпасов был крайне затруднен.

Вроде сам собой напрашивался вывод: стоит ли продолжать штурм подготовленной к длительной осаде крепости?

Позади были три неудачных штурма. Каким будет четвертый? Полковник Артамонов задавал себе вопрос: знает ли император о реальном положении дел?

Годы спустя, читая дневниковые записи императора, Николай Дмитриевич окончательно убедился: да, император знал. И знал не только это. Знал, чем болеет русская армия на Балканах. В дневнике была такая запись: «Доносят: солдаты голодают. Безобразие! Вменить начальникам в обязанность постоянно контролировать интендантов, при необходимости строго наказывать».

Много лестных слов было о действиях начальника отряда генерала Скобелева. Вот только не было даже выдержек из реляции Михаила Дмитриевича, которую он подал на имя главнокомандующего. В той реляции (с ней удалось познакомиться начальнику разведки до того, как она была отправлена в штаб с пометкой «Лично руки императору») была изложена картина боя после отражения четвертой контратаки, когда положение войск левого русского фланга стало безнадежным: «Масса трупов русских и турок, — сообщалось в реляции, — лежала грудами. Внутренность редута была особенно наполнена ими. В глубокой траншее, связывавшей редуты, продольные выстрелы неприятельские клали сразу десятки людей, и груды трупов, заполнявших траншею, чередовались с еще живыми защитниками. На редуте № 2 часть бруствера, обращенная к г. Плевне, была сложена из трупов».

Не было выписок из других реляций подобного рода. В частности, из такой: «Тысячи раненых и трупов лежали на этом участке. Сотни тел солдат Калужского полка, убитых 27 августа, лежавших вперемешку с турецкими трупами, разлагались и заражали воздух».

Этих записей в дневнике не было, но император говорил именно о потерях.

— Не пора ли туркам осознать свое безнадежное положение и капитулировать?

Пытливыми глазами император глядел на полковника, спрашивал:

— Какими сведениями на этот счет располагают ваши лазутчики?

Полковник Артамонов отвечал без утайки:

— Нравственный дух противника еще достаточно высок. Появилось новое в управлении.

— Что именно?

Император насторожился.

— Лазутчики докладывают: ответственность за успех в бою возложена на муллу табора.

— Это как понимать?

— Впереди атакующих турки несут зеленое знамя, мулла идет под знаменем, распевает молитвы. В случае неудачи муллу постигнет кара: кто-то из офицеров выстрелит ему в затылок.

Император, по-особому взглянув на полковника, спрашивал, удивляясь:

— Сколько же надо подготовить мулл? — и сам же отвечал: — Сотни, если не тысячи.

— В Турции они есть, — подтвердил Николай Дмитриевич. — Есть, как и в любой другой мусульманской стране.