Агата Кристи: Английская тайна - [57]

После рождения Розалинды Агата много писала. Несмотря на то что у нее была няня Джесси Суоннел и служанка Роуз, ей приходилось многое делать по дому, но она обладала счастливой способностью мгновенно отключаться от повседневных дел и окунаться в мир своих книг. Она никогда не носилась с ними и не стремилась работать методично. Она могла обдумывать сюжет во время мытья посуды и писать на кухонном столе. Единственное, что ее отвлекало, — это материнство. В «Автобиографии» она описывает чудовищное раздражение, которое испытывала, когда пыталась писать «Человека в коричневом костюме», а очередная няня, Куку, щебетала под дверью: «А сейчас, малышка, мы должны вести себя очень тихо, правда? Потому что мама работает. Маме нельзя мешать, когда она работает, мы же это знаем?» И как она сражалась с «Тайной „Голубого поезда“» на пляже, когда Розалинда постоянно требовала ее внимания («А мне нельзя постоять здесь? Я только постою. Я не буду мешать»).

Но в 1920-е годы Агата умела быстро собраться, переключиться и начать продуктивно работать: она написала романы «Тайный враг» и «Убийство на поле для гольфа», а также цикл рассказов. «К тому времени мне только-только начало приходить в голову, что, вероятно, я могла бы стать профессиональной писательницей. Но я еще не была в этом уверена. Я все еще считала, что писание книг есть всего лишь естественное продолжение вышивания диванных подушек».[144] И действительно, ее любительство выдавало себя в стиле, который, сам по себе вполне профессиональный, не был еще «фирменным» стилем Агаты Кристи. Она не чувствовала себя обязанной давать публике то, чего та от нее ждет, поскольку по-прежнему полагала, что пишет для себя. Вот почему она продолжала «пробовать то одно, то другое, как делают все».

«Убийство на поле для гольфа» так же отличалось от ее предшествующего романа, как тот — от «Стайлса». Эта книга получилась очень французской не только по месту действия, но и по интонации, которая отдает Гастоном Леру и даже кое-где Расином («Пол! Муж мой!»). Агата признавала, что написала ее в «выспренной, причудливой» манере. Кроме того, в построении сюжета она слишком близко придерживалась фактических материалов реального дела об убийстве, имевшем место во Франции, что придает роману некую нехудожественную усложненность. Особняком стоит побочный сюжет, касающийся страстных ухаживаний Гастингса за рыжеволосой акробаткой; это, впрочем, можно простить, поскольку такой поворот позволил Агате — к чему она очень стремилась — избавиться от Гастингса, отправив его наслаждаться супружеским счастьем в Аргентину.

А вот Пуаро остался восхитительно верен себе. Если в этом романе и есть какая-то оригинальность, то ею он обязан исключительно описанию мыслительного процесса Пуаро. Например, modus operandi преступника он выводит из того, что тот, в сущности, повторяет модель ранее совершенного убийства, и это подтверждает любимую теорию Пуаро: характер человека не меняется, даже если этот человек — убийца. «Убийца-англичанин, который последовательно избавляется от своих жен, топя их в ванне,[145] наглядный тому пример. Если бы он разнообразил свои методы, мог бы избегать поимки до сегодняшнего дня. Но он повиновался неотвратимому диктату человеческой природы, полагая, будто то, что удалось один раз, удастся снова, и поплатился головой за недостаток оригинальности».

А вот оригинальность образа Пуаро уже была замечена, и редактор «Скетча» заказал Агате цикл из двенадцати рассказов о нем. «Наконец и я начинала преуспевать». Да, наконец и Агата добилась такого же успеха, как Мэдж за несколько лет до того, когда «Ярмарка тщеславия» купила ее умные и забавные «Рассказы ни о чем». Теперь уже за Агатой («такой ужасно несообразительной!») охотился издатель журнала; может, она и не стремилась к успеху, но теперь, когда он настиг ее, поняла, что желала его. Как сказал в 1909 году Иден Филпотс, «даже маленькая публикация очень вдохновляет». Эти первые «пуаро»[146] были еще далеко не так хороши, как те рассказы, которые Агата создаст позднее, но знаменателен сам факт, что она сумела выстроить композицию из двенадцати сюжетов; вероятно, это оказалось полезным упражнением для шлифовки ее таланта.

Некоторые из этих рассказов были отправлены издателю из-за границы. В 1922 году Агата и Арчи предприняли замечательное турне, занявшее почти весь год: участвовали в предприятии, позднее получившем название «Имперский тур», и посетили Южную Африку, Новую Зеландию, Австралию и Канаду. Идея их совместного путешествия возникла, когда Арчи предложили должность финансового директора этого тура, целью которого была пропаганда Имперской выставки,[147] намеченной на 1924 год. Чета Кристи всегда мечтала путешествовать, но ввиду недостатка средств — в те времена не существовало дешевых авиарейсов — они с момента свадьбы смогли позволить себе лишь два коротких отпуска в Европе. Поэтому за представившийся шанс ухватились с энтузиазмом.

Разумеется, идея была рискованной («спорт!»). По возвращении Арчи почти наверняка терял работу в Сити, а вознаграждение в тысячу фунтов за исполнение обязанностей финансового директора должно было полностью уйти на оплату расходов по содержанию Агаты и их месячного отсутствия дома. Наверное, такая восхитительно безответственная авантюра казалась бы более простительной, будь они на десять лет моложе, но Арчи до смерти хотелось поехать — на тогдашней работе он не продвинулся так, как рассчитывал, — а Агату грела мысль, что она сможет освободиться, отдохнуть от семейной жизни и побродить по неизведанным континентам рука об руку с мужем. Не поехать означало обречь себя на мучительные сожаления. Она была так похожа на героиню своего «Человека в коричневом костюме» Энн Беддингфелд, презиравшую тех «тупых» женщин, которые, несмотря на состоятельность, мечтали лишь сидеть дома и бесконечно болтать о том, «как трудно нынче достать хорошее молоко для детей». «Весь огромный прекрасный мир принадлежал им, они могли странствовать по нему сколько угодно, но вместо этого добровольно оставались в грязном, унылом Лондоне и толковали лишь о разносчиках молока и слугах!»