Агата Кристи: Английская тайна - [26]
«Я помню Вас как мисс Миллер, — читаем в письме, написанном Агате в 1970 году мужчиной, знавшим ее в своем раннем детстве. — Мисс Бидон из усадьбы Копторн я тоже помню, и помню, как был потрясен однажды, услышав, что она говорит Вам: „Приходи к нам на чай“. Я подумал тогда: как это чудесно — вот так, просто, пригласить кого-то на чай, не заручившись заранее маминым разрешением».
Агата все это обожала, у нее был дар наслаждаться жизнью («все, что она делала, доставляло ей удовольствие»[59]), и мать поощряла ее к этому. «Я хотела, чтобы ты веселилась, чтобы у тебя были красивые наряды и чтобы ты упивалась естественными радостями молодости», — говорит она устами Мириам в «Неоконченном портрете». Клара была счастлива, что из маленького угрюмого кокона, каким была Агата в детстве, с легкостью выпорхнула привлекательная бабочка. Тем не менее ее не оставляла мысль, которую Агата также приписала Мириам, чьим прототипом была ее мать. Когда Селия отвергает сделанное ей брачное предложение, «в глубине души Мириам, невзирая на огорчение и опасения за будущее Селии, радостно запела маленькая тонкая струнка: „Она пока еще не покинет меня. Она пока еще не покинет меня…“».
После смерти мужа у Клары не было жизни за пределами семьи; овдовев, она оказалась на обочине, хотя главной причиной тому был недостаток денег. Агату ничуть не смущало то, что она везде должна была ходить пешком или подкрашивать свои шляпы вместо того, чтобы покупать новые, — так жили большинство ее подруг. Ни одна из девочек, с которыми она общалась в Торки, не была «богатой», все они были просто «обеспеченными» и вели себя с соответствующим достоинством и не вульгарным снобизмом (в «Автобиографии» Агата описывает сестер Луси, умевших незлобиво посмеяться над «неаристократическими ногами» местного учителя танцев[60]). Но для такой женщины, как Клара, деньги означали статус. Ее самооценка не была низкой, как у ее матери, но не было у нее и непоколебимой уверенности в своем социальном положении, как у Маргарет Миллер. Разумеется, бедность — понятие относительное. Клара жила в большом доме, имела слуг, время от времени ей помогал зять, так что она не испытывала нужды в прямом смысле этого слова. Тем не менее она хотела продать принадлежавший Миллерам участок земли на Гринвудском кладбище в Нью-Йорке, за который приходилось платить всего около тридцати долларов в год, объясняя это тем, что «едва ли кто-нибудь из членов семьи когда-либо окажется в Америке, а вот в чрезвычайно стесненных финансовых обстоятельствах они пребывают уже сейчас». Деньги были ее всегдашней заботой, и их недостаток изменил ее образ жизни. Она уже не могла оказывать прежнего гостеприимства — приготовление щедрого застолья пробило бы серьезную брешь в ее бюджете, — а следовательно, не могла рассчитывать и на ответные приглашения. Она настолько ослабла здоровьем, что хождение по безжалостным торкийским холмам стало ей не под силу, а такси она не могла себе позволить. Хотя голова ее по-прежнему безудержно генерировала идеи, жизнь оставалась инертной и в центре ее была Агата. В «Неоконченном портрете» авторитет сильной материнской личности завораживает дочь до гипнотической покорности.
«Вечера, проведенные матерью и дочерью вдвоем, были самым счастливым временем. Они ужинали рано, в семь, а потом поднимались, бывало, в классную комнату, где Селия садилась вышивать, а мама — читать ей. Чтение вслух усыпляло Мириам. Голос ее слабел, речь становилась невнятной, голова начинала клониться на грудь…»
Клара читала дочери Скотта и Диккенса, опуская фрагменты, казавшиеся ей утомительными («Все эти описания… — говорила она о „Мармионе“ Вальтера Скотта, — больно их много»). Она могла сорвать дочь в одну минуту, чтобы ехать в Эксетер смотреть сэра Генри Ирвинга в его последнем спектакле «Беккет». Невзирая на то что Клара неумолимо слабела физически, для Агаты она оставалась прежней: импульсивной, чарующей, рассекающей жизнь, словно корабль — волны. «Селия думала о матери… представляя ее миниатюрное энергичное лицо, маленькие кисти и ступни, изящные уши, тонкий, с горбинкой нос. Ее мама! О! Во всем свете не было больше такой, как ее мама!»
Когда Агате исполнилось пятнадцать, Клара сдала Эшфилд на зиму и увезла дочь в Париж. Они остановились в отеле «Йена», и Клара принялась искать пансион, где Агата могла бы продолжить свое сомнительное образование. «Для моей матери опробовать школы было все равно что опробовать рестораны». Сначала Агата была отправлена в школу мадемуазель Т., где когда-то училась Мэдж, затем в Отей, в школу мисс Хогг, после — в школу мисс Драйден, располагавшуюся возле Триумфальной арки. Это были школы, в которых учились девочки вроде Агаты, а если им не удавалось впоследствии выйти замуж, они руководили такими школами.
Агата провела в Париже почти два года и в конце концов начала чувствовать себя там вполне счастливой, хотя, когда Клара первый раз уехала в Англию, она ужасно страдала — столько же от тоски по Кларе, сколько и из жалости к себе, ведь, в сущности, они с матерью были единым целым. Иногда ей казалось, что мать — она, а Клара — дитя, которое она страстно желала защитить. «Если она надевала блузку, сшитую для нее матерью, глаза ее наполнялись слезами, потому что она вспоминала, как мама строчила ее». Ее любовь была окрашена болезненным осознанием маминой ранимости, страдания, таящегося в глубине ее неукротимой натуры. Агата обладала настолько чувствительным воображением, что была способна стать Кларой — во всяком случае, поверить в это: вот она одна сидит в Эшфилде, в классной комнате, задремав над «Николасом Никльби», очки съехали на кончик носа, огонь затухает в камине у нее за спиной…
