Агата Кристи: Английская тайна - [168]

Например, в «Свидании со смертью» она до некоторой степени углубляется в модное понятие «подсознание». Пылкая молодая докторица считает его чрезвычайно современным, актуальной проблемой, требующей изучения и решения, но ее старшего коллегу не проведешь.

«В человеческом подсознании заложено столько странного: жажда власти, стремление к жестокости, необузданное желание рвать и кромсать, рудименты нашей былой расовой памяти… Все это — жестокость, дикость и похоть — никуда не ушло, мисс Кинг… Мы закрываем дверь перед всем этим и отказываемся впускать его в свою сознательную жизнь, но иногда оно оказывается сильнее нас».

Он развивает тему, касаясь опасных политических идей, которые возникли в предвоенные годы:

«Все это мы видим сегодня вокруг себя — в политических пристрастиях, в поведении государств. Отступление от гуманизма, от сострадательности, от братской доброжелательности. Иногда политические кредо звучат очень привлекательно: мудрый режим, милосердное правительство, — но все это навязывается силой и зиждется на жестокости и страхе. Они, эти апостолы насилия, раскрывают двери и впускают древнюю дикость, древнее наслаждение жестокостью ради самой жестокости! О, все это так сложно… Человек весьма хрупко сбалансированное животное. Он и сейчас руководствуется единственным первобытным инстинктом — выжить. Продвигаться вперед слишком быстро так же опасно, как тащиться в хвосте. Человек обязан выжить! Вероятно, для этого он должен отчасти сохранять свою первобытную дикость, но он не должен — нет, определенно не должен — боготворить ее!»

Тогда, в 1938 году, это звучало весьма провидчески. Но поскольку мнение исходило от «Агаты Кристи», никто его так не воспринял. Оно утонуло в общем представлении о ней. Между тем это было одним из моментов, когда сама Агата ненадолго выглядывала из-за своей маски. И таких примеров — большинство из них опять-таки прошли незамеченными — много. Взять хотя бы этот, из романа «Раз, два, три, туфлю застегни»:

«Если я раздавлен и обесчещен, то и страна, моя страна — тоже. Ибо я кое-что сделал для Англии, месье Пуаро. Я способствовал тому, чтобы она оставалась крепкой и платежеспособной. Она свободна от диктаторов, от фашизма и коммунизма… Да, я люблю власть, люблю управлять, но у меня нет желания быть тираном… Мы свободная страна. Я дорожу этим, и в этом смысл всей моей жизни».

Таковы были убеждения самой Агаты, неизменные при всей подвижности ее воображения и превратностях эпохи. Они — несгибаемый стержень явления, именуемого «Агата Кристи», без них вся конструкция давно бы рухнула подобно фальшивому эдвардианскому фасаду отеля «Бертрам».

Но в центре всего — ее зачарованность человеческой природой. Величайшая ирония заключалась в том, что Агату Кристи не интересовало убийство как таковое. Ее интересовало английское убийство, а это совсем другое дело, имеющее отношение скорее к сущности человеческой природы, чем к акту насилия. Ее критиковали за то, что она не умела показать ужас убийства, кровь, смертельные раны и горе; но то, что она не показывает всего этого, абсолютно естественно — это не ее предмет. Точно так же говорили, что убийства, которые она описывает, никогда не могли бы случиться в действительности. В реальной жизни никто не убивает, роняя из окна тяжелую кофемолку на голову жертвы; никто не обеспечивает себе алиби, устраивая маскарад, в котором жена изображает труп; никто не планирует убийство, ради которого надо обежать корабельную палубу и выстрелить себе в ногу, лишившись таким образом дееспособности. Ничего подобного и впрямь не может произойти в жизни. Но Агата и не считала, что может. Почему кто-то думает, будто она намеревалась выдать такие события за правдоподобные? Они были всего лишь «одушевленной алгеброй», задачкой, требующей решения.

Критика Реймонда Чандлера в отношении романа «И никого не стало»[420] абсолютно корректна: «Это полнейшее и беззастенчивое одурачивание читателя, какое только можно себе представить. И я не собираюсь вдаваться в механизмы совершения преступлений, большинство из которых основаны на чистой случайности, а некоторые просто невозможны». Все правильно. Но все в некотором роде высокомерно неуместно. Головоломки Агаты Кристи не имеют ничего общего с реальным актом убийства: тот факт, что убийство может быть не осуществимым практически, никак не влияет на условия задачи, ибо она предназначена для того, чтобы ее решать, а не для того, чтобы сравнивать ее с реальностью. И разгадывать следует не акт убийства, а движения человеческой души. Вот в чем читатель ищет ясности: во внутренних побуждениях подозреваемых, персонажей, людей.

И это, конечно, противоречит распространенному мнению, будто Агата Кристи сочиняет блестящие головоломки, лишенные проникновения в мир чувств и характеры действующих лиц. Ее книги до сих пор читают именно потому, что хотят разгадывать загадки, а разгадав, больше не перечитывают или если перечитывают, то потому, что смущенный читатель находится под обаянием картины исчезнувшей эпохи, в которой слуги страдали увеличенными аденоидами, дамы никогда не выказывали своих чувств на публике и т. д. и т. п.