Агата Кристи: Английская тайна - [158]

Агата обычно не покупала специальных блокнотов, а записывала идеи на том, что попадалось под руку. Она использовала для этого тетради дочери («Розалинда Кристи, Скотсвуд, Девениш-роуд, Саннингдейл, 1925») или «Тетрадь Агаты Миллер», датированную 1907 годом, — из времен парижского пансиона. Она на ходу записывала пришедшие в голову мысли между списками покупок или очков, набранных в бридже, на страничках ежедневников («Обед у Мортона, в 8 час.»). Соображения, касающиеся «Карибской тайны», прерываются записью: «Питер Джонс — чайник, столовые приборы, две сковороды». Прежде чем набросать сюжет «Занавеса», она написала такие строчки о Питере: «Тебя больше нет с нами, и дни проходят скучнее, мой обожаемый пес и дорогой друг». «Купить купоны на бензин», — напоминает она себе, перед тем как снова окунуться в прерванную главу «Сверкающего цианида».[403] Между подробными заметками о ядах она написала пары имен, вычеркнув из них одинаковые буквы, чтобы посмотреть, что получится и сочетаются ли пары. «Арчибальд Кристи» «спарен» с «Агатой Мэри Клариссой Миллер»; «Арчибальд» с «Агатой». Она также ставит «Реджинальда Луси» в пару с «Агатой Кристи», может быть, чтобы посмотреть, являлся ли подходящим кандидатом в мужья поклонник, о расставании с которым она отчасти сожалела. Среди заметок к ее самой последней книге, «Врата судьбы», она написала: «Составить список персонажей», — словно напоминала себе о том, что должна сделать Агата Кристи. Между двумя «литературными» записями вклинились отрывок из псалма 84 и пометка о «шотландском платье, размер по бедрам 46» из рекламы в «Дейли экспресс» — в этом вся Агата.

Никаких ритуалов, «подобающих писателю» в ведении записей, у Агаты не было. Она могла писать где угодно — за кухонным столом в Эдисон-меншн с Розалиндой на коленях; в гостиничной ванной комнате; за столом в домике на раскопках… Ей никогда не требовалось специальной ручки, особой пишущей машинки или подпорок, которыми пользуется большинство писателей, чтобы облегчить себе долгое сидение. Несмотря на преграду, которую Агата выстроила между работой и жизнью, на самом деле одно постоянно перетекало в другое.

Идеи возникали у нее легко: она черпала их повсюду, а вот к сюжетам подбиралась на удивление трудно. Читатель может подумать, будто в основе ее книг лежал один, центральный сюжетный ход, или трюк, вокруг которого возводилось все сооружение. На самом деле все происходило гораздо более хаотично и эмпирично. Дар композиции не был ее природным даром; по раннему, написанному еще в отрочестве роману «Снег в пустыне» видно, что она умеет писать диалоги и отлично улавливает мотивации человеческих поступков, но не имеет представления о том, как строить сюжет. Научилась она и этому, но распространенное представление, будто она конструирует сюжет с математической точностью, словно решает уравнение, неверно. Окончательный «продукт» может производить Подобное впечатление, записи о его разработке — нет. Она строит сюжет скорее как птица — гнездо: берет это, отбрасывает то, зачастую осознает, что требовалось, только тогда, когда видит это, но каким-то непостижимым образом в конце получается гладкое и водонепроницаемое сооружение.

«Девушка-иностранка (югославка) присматривает за пожилой дамой, которая живет с племянницей и ее мужем или с племянником и его женой… Она завещает деньги девушке (Соня)… Гнев… Подозрения… Находится улика против Сони». Так Агата набрасывает сюжет «Вечеринки в Хэллоуин», добавляя в конце: «Хорошая идея. Требует разработки».

Она, разумеется, копила материал. В тетрадях лежат разрозненные бумажки: заметки о ядах (пилокарпин «невозможно выявить при вскрытии», таллий — «действие похоже на медленное отравление малыми дозами мышьяка»); письмо в «Британский медицинский журнал» о пациенте, прожившем несколько часов после того, как он был практически заколот;[404] письмо от ее собственных адвокатов, Хупера и Уоллена из Торки, в котором излагаются сведения об Акте 1926 года о законнорожденности;[405] письмо 1935 года от Мэдж, в котором та делится найденной ею информацией об инсулине: «Очень рада, кстати, что тебе понадобилось это знать в профессиональных, а не в личных целях». Есть там также письма от друзей Агаты, врачей Маклеодсов, с которыми она познакомилась в Ираке: «Питер немного сомневается, правильно ли описано убийство Ивипан, — писала Пегги, отвечая на вопрос Агаты, касавшийся „Смерти лорда Эджвера“. — Он говорит, что после смерти яд не исчезает и, следовательно, может быть обнаружен. Он используется в качестве снотворного…»

В записной книжке конца 1930-х Агата написала заголовок «Алфавит идей» — трогательный вызов себе самой: она постановила найти двадцать шесть заготовок для возможных сюжетов. Некоторые из них более, некоторые менее убедительны, но все свидетельствуют о том, что Агата могла отыскать потенциал в чем угодно. В пункте С, например, говорится о дебютантках: «Чайные приемы и тому подобное. Матерей убивают одну за другой…» Этот пункт бросает свет на то, что происходило в голове Агаты в то время, когда она выводила в свет Розалинду. «Р. Опасные препараты, украденные из машины врача», — они сыграли свою эпизодическую роль почти двадцать лет спустя в романе «Хикори-дикори». «Е. Пуаро просят поехать в деревню… Он находит там дом с трупом внутри и множество фантастических деталей…» — этот визуальный образ был использован в «Лощине». «Е Безногий мужчина» и «I. Способ отравления цианидом… похож на черную икру» — к этим идеям Агата возвращалась неоднократно, хотя они так и не нашли применения в ее сочинениях. «J. Убийца… после казни находится доказательство его невиновности» — этот ход лег в основу «Пяти поросят». Интересно, что идеи, носившие макабрический характер — смертельная рана, нанесенная ножом в глаз; стальные жалюзи, послужившие своего рода гильотиной; кошка с перерезанным горлом, — были ею отвергнуты.