Агата и археолог. Мемуары мужа Агаты Кристи - [96]

В первый сезон в командный состав экспедиции входило всего четыре человека: Агата, Махмуд, Роберт Гамильтон[89] и я. Агате я уже посвятил четыре главы: она была прекрасным помощником, неизменно приветливой хозяйкой, храбрым и весёлым товарищем на всех моих раскопках. Кроме того, она исполняла роль фотографа и помогала мне очищать и заносить в каталог мелкие находки.

Махмуд, как представитель Службы древностей Ирака, вёл записи на арабском и служил неиссякаемым источником шуток и хорошего настроения. Во время войны он получил в Берлине докторскую степень по восточным языкам и успел это сделать в самый последний момент перед приходом немцев. В итоге он стал преподавателем в Багдадском университете. По натуре он был человеком совершенно беспечным и бесшабашным.

Вряд ли можно представить себе человека менее похожего на Махмуда, чем Роберт Гамильтон, но они были прекрасными товарищами и относились друг к другу с большим терпением. Роберт, выпускник Винчестерского колледжа и классик по образованию, отлично говорил по-арабски. Он был скромным и талантливым человеком, каких мало. Гамильтон замечательно рисовал, занимался топографической съёмкой и вёл учёт архитектурных памятников. Он раньше меня начал работать в Ниневии и очень любил эти места. Я был очень рад, что Роберт поехал с нами. Он отличался острым умом и чувством юмора, а с рабочими был, как выразился однажды Кэмпбелл Томпсон, настоящим порохом.

После работы в Ниневии Гамильтон, не достигший ещё тридцатилетнего возраста, был по рекомендации Томпсона назначен директором Службы древностей Палестины и поселился в Иерусалиме. Период его пребывания на этой должности стал важной страницей в истории Службы: Гамильтон был одновременно и творцом, и специалистом в своей области, и блестящим организатором. Его отстранённый и непредвзятый подход позволил всем сотрудникам — и арабам, и иудеям — работать в полном согласии, и развал департамента стал трагедией и для него, и для них. Неизменно справедливый и беспристрастный в своих поступках, Гамильтон тем не менее всегда решительно отстаивал права арабской стороны.

Основным достижением Гамильтона в полевой работе было участие в раскопках дворца эпохи Омейядов Хирбет Аль-Мафджара. Его профессиональная и невероятно искусная реконструкция архитектурного памятника удостоилась похвалы покойного профессора сэра Арчибальда Кресуэлла, а это серьёзный успех.

Уехав из Палестины, Гамильтон устроился в Оксфорд смотрителем отдела восточных древностей Эшмоловского музея. Как ни странно, на этом посту его педантичный подход не нашёл понимания у консервативной администрации Университета, и он тяжело переживал этот конфликт. Гамильтон любил уединение, был по натуре философом. Думаю, ему не меньше подошла бы роль метафизика или садовника. Он охотно общался с людьми, но его дружбу можно было добыть только в результате обстоятельных раскопок. Казалось, что им владеет глубокая внутренняя меланхолия.

Наша команда из четырёх человек, составлявшая нимрудскую экспедицию 1949 года, размещалась в крыле дома из сырцового кирпича, принадлежавшего шейху. Мы с Агатой делили спальню на верхнем этаже, Роберт с Махмудом занимали комнату напротив. Помещение на нижнем этаже служило одновременно гостиной, столовой, хранилищем и тёмной комнатой, а напротив располагались кухня и комнаты для слуг. Мы жили практически в трущобах, но были абсолютно счастливы, даже при том, что в первый месяц постоянно шли дожди, и мы вдобавок редко бывали сухими.

Наш индийский слуга Ибрагим угощал нашу команду вкуснейшими карри из риса с шафраном и пёк превосходные пироги, но по окончании сезона заставил меня пообещать, что я ни за что не возьму его больше в Нимруд. Мало кому, кроме монахов Доминиканского ордена, удавалось добраться до нас через ужасную нимрудскую трясину. Исключение составлял Филип Брэдбёрн, молодой вице-консул Великобритании, чьим заместителем был несторианин по имени Априм — его почтительно называли проконсулом. Третьим по важности сотрудником консульства оказался довольно носатый гражданин по прозвищу Бекас. Супруга Филипа Эсме посвятила свою жизнь поддержанию Английского кладбища и славилась добрыми делами. Также нас навещал восторженный директор Британского института Джон Спрингфорд со своей супругой Филлис. Им особенно не терпелось увидеть, как наша «первая лопата вонзится в дёрн». Самым ярким моментом нашего гостеприимства был случай, когда мы в своей крошечной гостиной поили чаем Доминиканский орден Мосула в полном составе, не менее четырнадцати монахов. Гости сидели в основном на полу, кроме разве что отца Танмера, главы ордена, очень талантливого и приятного в общении человека, и археолога, отца Джона, который впоследствии под именем Отца Фьея писал интересные труды на малоизученные темы, затрагивающие историю Ирака, Мосула и Ассирии. Очень жаль, что сейчас работа этих прекрасных людей приостановлена: они никогда не стремились заниматься политикой, и оба были высокообразованными, думающими людьми, достойными представителями христианства.

Дом наш был очень мал, и нас то и дело изгоняли из гостиной, которую Агате приходилось использовать как тёмную комнату для проявки негативов. Превратить одно в другое не составляло труда, потому что в комнате и так было мало света. В такие моменты нам запрещалось даже бродить по верхнему этажу, иначе комья грязи с гулким плеском падали в лоток.