Агата - [19]

Я пригласил ее напечатать на машинке надиктованный текст, что она исполнила споро и без ошибок, и спросил, где она работала раньше.

– С двенадцати лет я помогала отцу в его лавке, именно я вела счета и переписывала начисто письма, рассылавшиеся поставщикам и покупателям. Когда мне исполнилось девятнадцать, меня взял на работу адвокат, и с того времени я вела его рабочий календарь, отвечала за всю письменную документацию, архивирование дел и тому подобное.

Она протянула мне аккуратно сложенный листок с похвалами ее трудовым успехам. – Вот, пожалуйста; если захотите узнать о том, какой из меня работник, можете обратиться к месье Бонневи.

На следующий день я объявил мадам Сюррюг, которую звали тогда мадемуазель Бину, что должность досталась ей.

Красный дом с железной цифрой двенадцать на калитке я сначала увидел, когда проезжал мимо него в автобусе, и неожиданно для себя я крикнул шоферу, что мне нужно выходить. Выскользнуть из массы тесно прижатых друг к другу человеческих тел было облегчением; оказавшись на улице, я почти лихорадочно отер ладони о брюки.

Через несколько лет после того, как я принял мадам Сюррюг на работу, я связался с месье Бон-неви, тем самым адвокатом, которого она указала в качестве своего прежнего работодателя. Я хотел выяснить, могу ли я выкупить арендовавшийся мною в то время для практики кабинет, и каково же было мое изумление, когда я похвалил нашу общую секретаршу, а Бонневи ответил, что никогда в жизни о ней не слышал. Я не стал рассказывать об этом мадам Сюррюг. Свою работу она выполняла безукоризненно, к тому же я находил особую радость в том, что разоблачил ее. Эта тайна была одновременно и нашей общей, и только моей, а ее блеф только заставил меня еще больше уважать ее.

___

– Добрый вечер, мадам.

Я поклонился, приподняв шляпу; но я не продумал своего визита как следует и внезапно осознал, что не представляю, как себя вести. Мадам Сюррюг смотрела на меня так, словно забыла, кто я такой, и я, переминаясь с ноги на ногу, неуверенно откашлялся. Я был потрясен тем, насколько она изменилась. Она похудела, должно быть, на десяток килограммов, а из неряшливого пучка волос торчали полуседые пряди; раньше я не замечал у нее седины.

___

Тут я вспомнил о цветах, зажатых в моей взмокшей руке, и протянул их мадам Сюррюг, как прежде я протянул бы ей свою трость. Возможно, она тоже поддалась застарелой привычке, потому что приняла мой букет, и это, по всей видимости, помогло ей вспомнить, как у людей принято себя вести.

– Большое спасибо, месье, пойду сразу поставлю их в воду, – сказала она и шагнула в сторону, распахивая дверь. – Вы к нам зайдете? Кофе

Поверьте, я едва справляюсь без вас, – начал я фразой, которую придумал в автобусе. Я повествовал о том, что скоро все медицинские карточки перекочуют к ней на письменный стол и что многие из пациентов осведомлялись о ней и просили меня передать ей привет.

– Я тронута, – слабо улыбнулась она. – Но если серьезно, то я не могу понять, что такого сложного в том, чтобы убирать медицинские карты в шкаф, вы же знаете, как их там расставить!

Было так странно, что меня отчитывают, и щеки у мадам Сюррюг порозовели, пока она говорила.

– Я с вами работаю уже больше 30 лет почти без отпусков, но стоило мне отпроситься на несколько дней – и весь карточный домик вот-вот рассыплется!..

Она быстро провела ладонью по губам, и несколько секунд мы просидели в тишине. Потом она резко вскочила.

– Кофе?

Она хозяйничала, а я наблюдал за ней. Ее движения были более размеренными и как бы менее энергичными, чем в лечебнице, и это с одной стороны расстроило меня, а с другой я был польщен тем, что она позволяет мне видеть себя такой.

– Как это мило, что вы снова зашли, – сказала она, все еще стоя ко мне спиной. – Для Тома ваш визит очень много значил, и вроде бы он с тех пор немного успокоился.

– Я рад, – ответил я, покачав головой, – но, пожалуй, это скорее он мне помог, чем я ему. Как он себя чувствует сегодня?

– Он только заснул, – ответила она, поставив кофейник на поднос, – провел беспокойную ночь. Теперь с ним чаще всего так и бывает.

Она принесла поднос, отодвинула в сторону лежавшие на столе бумаги и выставила на стол блюдца, чашки, сахар, сливочник и кофе.

– И сколько же это все продолжается, собственно говоря? – спросил я. Аккуратными движениями мадам Сюррюг несколько раз разгладила скатерть перед собой, потом вздохнула.

– Это началось довольно давно, задолго до того, как я отпросилась. У Тома несколько месяцев побаливал живот, но он не хотел идти к врачу. А когда мы, наконец, собрались, нам сразу сказали, что сделать ничего нельзя и я могу забрать его домой. И я тогда решила остаться дома и быть с ним. – Она подняла на меня заблестевшие глаза. – Ведь он действительно может умереть в любой момент. – Я кивнул и посмотрел на ее руку на столе передо мной. Она походила на подбитую птицу.

– Тома хороший человек, – сказал я и снова почувствовал, насколько беспомощными бывают слова. Мадам Сюррюг была замужем за Тома уж точно более двадцати лет. И теперь он умирает прямо за стеной справа от меня, а единственное, что мне пришло в голову сказать, это что он хороший человек.