Агасфер - [6]

   Зверям на растерзанье произвольно

   С своим епископом себя предавших,

   На страшную арену вышли. Старец,

   Оборотясь к другим, благословил их,

   Ему с молением упавших в ноги;

   Потом они, прижав ко груди руки:

   "Тебя,– запели тихо, – бога, хвалим,

   Тебя едиными устами в смертный

   Час исповедуем..." О, это пенье,

   В Ерусалиме слышанное мною

   На праздничных собраньях христиан

   С кипеньем злобы, здесь мою всю душу

   Проникнуло незапным вдохновеньем.

   Что предо мной открылось в этот миг,

   Что вдруг во мне предчувствием чего-то

   Невыразимого затрепетало

   И как, в амфитеатр ворвавшись, я

   Вдруг посреди дотоле ненавистных

   Мне христиан там очутился – я

   Не знаю. Пенье продолжалось; но

   Уж на противной стороне арены

   Железная решетка, загремев, упала,

   И уж в ее отверстии стоял

   С цепей спущенный лев, и озирался...

   И вдруг, завидя вдалеке добычу,

   Он зарыкал... и вспыхнули глаза,

   И грива стала дыбом... Тут вперед

   Я кинулся, чтоб старца заслонить

   От зверя... Он уже кидался к нам

   Прыжками быстрыми через арену;

   Но старец, кротко в сторону меня

   Рукою отодвинув, мне сказал:

   "Должно пшено господнее в зубах

   Звериных измолоться, чтоб господним

   Быть чистым хлебом; ты же, друг, отселе

   Поди в свой путь, смирись, живи и жди..."

   Тут был он львом обхвачен... Но успел

   Еще меня перекрестить и взор

   Невыразимый от меня на небо

   В слезах возвесть, как бы меня ему

   Передавая... О, животворящий,

   На вечность всю присутственный в душе,

   Небесного блаженства полный взгляд!

   Могуществом великого мгновенья

   Сраженный, я без памяти упал

   К ногам терзаемого диким зверем

   Святителя; когда ж очнулся, вкруг

   Меня в крови разбросанные члены

   Погибших я увидел; и усталый

   Терзанием лежал, разинув пасть

   И быстро грудью жаркою дыша,

   Спокойный лев, вперив в меня свои

   Пылающие очи. Но когда

   Я на ноги поднялся, он вскочил,

   И заревел, и в страхе от меня

   Стал пятиться, и быстро вдруг

   Через арену побежал, и скрылся

   В своем заклепе. Весь амфитеатр

   От восклицаний задрожал, а я

   От места крови, плача, удалился,

   И из ворот амфитеатра беспреградно

   вышел

   Что после в оный чудный день случилось.

   Не помню я; но в благодатном взгляде,

   Которым мученик меня усвоил

   В последний час свой небесам, опять

   Блеснула светлая звезда, мгновенно

   Мне некогда блеснувшая с Голгофы,

   В то время безотрадно, а теперь

   Как луч спасения. Как будто что-то

   Мне говорило, что моя судьба

   Переломилась надвое; стремленье

   К чему-то не испытанному мною

   Глубоко мне втеснилось в грудь, и знаком

   Такого измененья было то,

   Что проклинание моим устам

   Произносить уже противно стало,

   Что злоба сердца моего в унылость

   Безмолвно-плачущую обратилась.

   Что наконец страдания мои

   Незапная отрада посетила:

   Хотя еще к моей груди усталой.

   По-прежнему, во мраке ночи сон

   Не прикасался; но уже во тьме

   Не ужасы минувшего, как злые

   Страшилища, передо мной стояли,

   В меня вонзая режущие душу

   Глаза; а что-то тихое и мне

   Еще неоткровенное, как свежий,

   Предутренний благоуханный воздух —

   Вливалося в меня и усмиряло

   Мою борьбу с собой. О! этот взгляд!

   Он мне напомнил тот прискорбно-кроткий,

   С каким был в оный день мой приговор

   Произнесен... Но я уже не злобой

   Наполнен был при том воспоминанье,

   А скорбию раскаянья глубокой

   И чувствовал стремленье пасть на землю,

   Зарыть лицо во прах и горько плакать.

   То были первые минуты тайной.

   Будящей душу благодати, первый,

   Еще неясно слышный, безответный,

   Но усладительный призыв к смиренью

   И к покаянью. В языке нет слова,

   Чтоб имя дать подобному мгновенью,

   Когда с очей души вдруг слепота

   Начнет спадать и божий светлый мир

   Внутри и вне ее, как из могилы,

   Начнет с ней вместе воскресать. Такое

   Движение в моей окаменелой

   Душе незапно началося... Было

   Оно подобно зыби после бури,

   Когда нет ветра, небеса светлеют,

   А волны долго в диком беспорядке

   Бросаются, кипят и стонут. В этой

   Борьбе души меж тьмой и светом я

   Неодолимое влеченье в край

   Отечества почувствовал, к горам

   Ерусалима – и к брегам желанным

   Поплыл я, и корабль мой

   Прибила буря к острову Патмосу. Промысл

   Господний втайне от меня ту бурю

   Послал. Там жил изгнанник, старец

   Столетний, Иоанн, благовеститель

   Христа и ученик его любимый.

   О нем не ведал я: но провиденье

   Меня безведомо к нему путем

   Великой бури привело, и цепью бури

   Корабль наш был прикован к берегам

   Скалистым острова, пока со мной

   Вполне моя судьба не совершилась.

   _________

   Скитаясь одиноко, я незапно

   Во глубине долины, сокровенной

   От странника густою тенью пальм

   И кипарисов, встретил там святого

   Апостола".

   При этом слове пал

   На землю Агасфер, и долго он

   Лежал недвижим, головой во прахе.

   Когда ж он встал, его слезами были

   Облиты щеки; а в чертах его

   Тысячелетнего лица с глубокой

   Печалию, с невыразимо грустной

   Любовию была слита молитвы

   Неизглаголамная святость. Он

   Был в этот миг прекрасен той красою,

   Какой не знает мир. Он продолжал: