Агада. Большая книга притч, поучений и сказаний - [85]

Затем, я пожелал сыну твоему жить и расти, а тебе заботиться о нем, то и дело восклицая:

«Ах, горе мне, я еще сына не накормила!

«Горе мне, я еще сына не напоила!

«Горе мне, я еще в школу его не отправила!» (Бер. – Р., 27)

Ради Торы

Р. Акиба подарил своей жене золотое запястье. Увидала это жена рабан Гамлиеля и, мучимая завистью, пришла и рассказала о запястьи своему мужу.

– Друг мой, – заметил ей рабан Гамлиель, – а подражала ли ты жене р. Акибы в то время, когда она косы свои отрезывала и продавала, чтобы дать возможность мужу спокойно заниматься изучением Торы? (Иеруш., Шаб.)

Раб – святой человек

К рабам не принято применять почетные наименования. Слуг же рабан Гамлиеля все чествовали, обращаясь к ним: «Отец такой-то!», «Мать такая-то!»

Когда умер слуга его Тоба, рабан Гамлиель справил по нем траур. Видя это, ученики сказали рабан Гамлиелю:

– Не сам ли ты поучал нас, что по рабам траура не справляют?

– Слуга мой Тоба, – ответил рабан Гамлиель, – не чета всем прочим слугам: это безупречно честный человек. (Берах., 16)

Р. Элиэзер (великий) бен Гиркан

Первые испытания

До двадцати двухлетнего возраста р. Элиэзер бен Гиркан ничему не учился. Отец его был богатым поселянином и, занимаясь в обширных размахах хлебопашеством, заставлял своих сыновей исполнять все полевые работы.

Однажды, когда братья были заняты на черноземной полосе, Элиэзеру досталось обработать участок каменистой почвы, и отец застал его за работой в слезах.

– О чем ты плачешь? – спросил отец. – Если для тебя эта работа тяжела, я переведу тебя на черноземное поле.

Но и за работой на новом месте отец застал его плачущим и спрашивает:

– О чем же теперь ты плачешь? Быть может, и эта работа тебе не под силу?

– Нет, – ответил Элиэзер, – а плачу я потому, что меня влечет к изучению св. Торы.

– Но ведь тебе уже двадцать два года, и в таком возрасте вздумал ты начать учиться! Нет, жениться тебе пора. Будут, вот, дети у тебя, ты их и посылай учиться.

Однажды приходит он к отцу и заявляет:

– Ухожу учиться к рабан Иоханану бен Заккаю.

– А я говорю тебе, – отвечает отец, – что ты крошки в рот не возьмешь, пока не распашешь весь участок!

Назавтра, встав чуть свет, отправился Элиэзер в поле и принялся за работу, но вдруг животное, на котором он пахал, оступилось и сломало ногу.

«Мне же ко добру случилось это», – подумал Элиэзер и, бросив все, бежал с поля и отправился в Иерусалим, к рабан Иоханану бен Заккаю.

Как предание гласит, это произошло в канун субботы, и Элиэзер целые сутки[149] оставался без пищи. Мучимый голодом, он брал в рот кусочки полевого шпата, поднятые им на дороге.

Прибыв в Иерусалим, он отправился в академию и, представ перед рабан Иохананом, разрыдался.

– О чем рыдаешь ты? – спросил рабан Иоханан.

– Я учиться хочу.

– Учился ты уже чему-нибудь?

– Нет.

Начал рабан Иоханан обучать его молитвам, потом галахе, по два параграфа в день.

Ревностно принялся Элиэзер за учение. Прошла целая неделя, в продолжении которой он не переставал голодать. Ютился он в это время в бедной коморке на постоялом дворе и голод пытался утолить тем, что сосал чернозем, принесенный им в мешке с родного поля. Узнав об этом, рабан Иоханан позаботился относительно его пропитания на дальнейшее время.

Три года продолжал р. Элиэзер свое учение в академии. И стали братья его говорить отцу:

– Ты подумай только, как поступил с тобой сын твой Элиэзер: бросил старика-отца и в Иерусалим ушел себе! Ты должен пойти и лишить его наследства.

Отец согласился и с этой целью отправился в Иерусалим.

Прибыл старик в Иерусалим как раз в такое время, когда у патриарха был большой прием почетных гостей. Между прочим там находились трое знатнейших граждан Иерусалима: Бен Цицит-Гаксат, Накедимон бен Гурион и Бен Калба-Шабуа. Узнав о приходе отца Элиэзера, рабан Иоханан пригласил его в дом и посадил между почетнейшими гостями.

Сидит Гиркан в глубоком смущении от такого почета. А в это время рабан Иоханан обращается к р. Элиэзеру и говорит:

– Скажи слово перед нами.

– Учитель, – отвечает р. Элиэзер, – что2 я в состоянии сказать? Не может водоем дать воды более, чем влито в него. И могу ли я сказать более того, чему я научился от тебя же?

– Нет, сын мой, – говорит рабан Иоханан, – не водоему подобен ты, но роднику, который самостоятельно бьет непрерывной, живой струей.

Присоединились к рабан Иоханану и ученики его. И, уступая общему желанию, встал р. Элиэзер и начал говорить.

Зазвучала речь столь вдохновенная, какой не слыхал никто до того времени. Как солнце сияло лицо его, и лучи исходили от него, как от лика Моисея. Все присутствующие ослеплены были этим сиянием настолько, что им трудно было бы сказать, дневной ли свет видят они, или ночь была – и вдруг дивным блеском озарилась она…

Встал рабан Иоханан, обнял р. Элиэзера, прижался устами к голове его и воскликнул:

– Слава, слава вам, Авраам, Исаак и Иаков, что явился муж этот в потомстве вашем!

– О ком это, – спросил Гиркан, – говорит патриарх?

– О сыне твоем, Элиэзере, – пояснили ему.

– В таком случае, – заявил Гиркан, – он не так выразился. Надо было сказать так: «Слава Гиркану, от которого такой сын родился!»