Африканский связной - [8]

Вьюгин при этих словах даже и бровью не повел, как будто давно ожидал, когда Ляхов скажет о чем-то в этом роде. Совсем, как в шпионских фильмах. А Ляхов сдержанно пояснил:

— Вообще-то этика современных разведчиков этого не должна допускать, но у некоторых азарт борьбы переходит границы. Со мной такое уже было. Хотели меня нейтрализовать, отправив на пару месяцев в больницу, а лучше когда потом меня вообще перевели бы в другое место. Но в моем случае даже до больницы дело не дошло. Кое-кто был разочарован.

Ляхов в первый же день приезда Вьюгина познакомил его с тремя экономистами, работниками того отдела, где он теперь будет числиться, их фамилии он не запомнил и они посмотрели на него, как смотрят на случайного попутчика, зашедшего на какой-то остановке в вагон, чтобы выйти, когда доедет до места своего назначения. С таким попутчиком можно завести разговор, а можно и помолчать. Они уже знали, что новенький — это “человек Ляхова”, что их отдел для него будет служить лишь прикрытием и в дальнейшем они будут только здороваться с подчеркнутой торопливостью и о делах этого крепкого на вид парня с короткой светлой стрижкой спрашивать не будут. Правды он все равно им не скажет, потому что не имеет на это права. А для них главное — доработать спокойно до конца контракта, не подцепить какую-нибудь экзотическую болезнь, вроде этого Гаврилова, и чтобы не случился при них военный переворот. И они спокойно бы вернулись домой, где их будет ждать существенная материальная наличность во Внешторгбанке и гостеприимно открытые двери магазинов “Березка” — предмет зависти сограждан, готовых предложить свои рубли в тройном размере за вожделенные “сертификаты”, которым расплачивались в этих магазинах.

У Вьюгина пока такой наличности не было, не было практически никакой, но мысль о том, чтобы ее в перспективе иметь, не была ему чужда и она даже приятно его временами будоражила. Но для ее осуществления пришлось кое-чем поступиться. Подписать некоторые документы и уже в процессе этого подписания он сравнивал эту процедуру с отдачей собственой души в залог нечистому. Впрочем, он относился к этому без тягостной надрывности, не веря в вечность этого контракта. А что вообще его ожидало в ближайшем будущем, не подпиши он эту бумагу? Скорее всего, свободный диплом или уход в армию переводчиком, или же унылые поиски работы, а потом снятие жилья. Приезжая, еще студентом, к родителям в Уваровку, он даже умудрялся им привозить кое-что из продуктов. Ему ведь удавалось еще и подрабатывать: грузчиком, например, на сортировочных станциях. А когда он уезжал от родителей, мать, прощаясь, совала ему в карман пару “красненьких”. Отец уже был на пенсии, но все еще работал в своих мастерских при станции. Будущая профессия сына казалась ему непонятной и горестно несерьезной, но он понимал, что каждый проживает свою собственную жизнь и чужие ошибки никого не учат, да и свои не всегда.

Перед отъездом Вьюгин объяснил родителям, что организация (он говорил о ней весьма туманно), взявшая на себя его трудоустройство, обеспечит его в дальнейшем жильем и что значительную часть его зарплаты будут переводить им, и поэтому пусть отец бросает к лешему свои мастерские. Он так и не объяснил толком, куда он едет и сказал, что обо всем им подробно напишет.

Через день после недавнего разговора с Ляховым, где тот упомянул и своеобразную “этику” разведчиков, Вьюгин уже сидел рядом с водителем в кабине лендровера с небольшим кузовом, который принадлежал посольству, но был он больше в распоряжении Ляхова. Водитель Салиму Твале был уже не первой молодости, усат и одет в форменную куртку хаки с накладными карманами. Работой своей он в целом был доволен. Он смотрел на все философски. От жизни вообще не следует ожидать слишком многого. Когда бездомному вдруг кто-то даст жилище, он не должен жаловаться, если в стене окажется дыра. А когда дерево в цвету, разве все цветки превратятся в плоды? Если не боишься лишний раз нагнуться, не вернешься домой с пустыми руками. А тот, кто любит дикий мед, должен сначала сделать лестницу, чтобы до него добраться.

Иногда Салиму позволяли оставить машину во дворе его домика в предместье в конце рабочего дня. Это повышало авторитет Салиму в его квартале в виде овеществленного свидетельства такой важной должности, как у него. К тому же можно было сделать несколько левых рейсов вечером и утром, если заранее позаботиться о клиентах.

— Едем до Зонго, — еще раз напомнил ему Вьюгин, — а там поставишь машину и будешь меня ждать.

— Да, бвана, — кратко подтвердил Салиму. Он был немногословен.

Салиму глядел прямо, не отрывая глаз от дороги, в углу его рта дымилась сигарета и он являл Вьюгину лишь свой бледнокоричневый профиль, который намекал на то, что в его родословной явно участвовали выходцы из далекой Аравии. Оседая потом на африканском побережье навсегда, они не противились соблазну создавать большие гаремы из темнокожих невольниц, благо приобретались они по цене почти символической.

Работа с Ляховым приучила Салиму не задавать много вопросов и быть осмотрительным. Можно, конечно, сесть за стол и без приглашения, но это еще не значит, что тебе принесут еду. Лучше не стараться понять дела белого человека, иногда это все равно, что искать плоды манго под дикой смоковницей. Он всегда считал, что от жизни следует ожидать только того, что ты заслужил. Ведь он был последователем истинной веры, как и его предки, и на происходящее должен смотреть без нетерпеливого любопытства, а лишь повторяя “иншаллах”. На все воля владыки миров. В жизни идут перемены, но что от них простому человеку? Черная птица заняла еще теплое гнездо белой птицы. Так у них говорили, когда пришла независимость. Но известно, что все, срезанное с зеленого дерева, быстро высыхает на солнце, а горячая вода в котле долго горячей оставаться не будет.