Африканская страсть - [2]

Беглянка рванула дверь, оказавшуюся рядом с ней, юркнула в темный душный чулан и бесшумно закрыла дверь за собой. Кладовка была чуть больше телефонной будки, в ней хранили ведра, швабры и прочий нехитрый уборочный инвентарь.

Сжавшись в уголке, она старалась не дышать. Сердце стучало, как барабан, казалось, что его слышно сквозь тонкую дверь…

Глаза постепенно привыкли к темноте, и внезапно девушка увидела, что она не одна в этом чулане. В другом углу скорчилась еще одна женская фигура.

– Эй, ты кто? – прошептала девушка, когда прошло несколько минут и ее соседка не издала ни звука.

Не дождавшись ответа, она придвинулась к той, вгляделась в нее… и зажала себе рот, чтобы не закричать от страха.

Это была та самая дежурная по этажу, которая меньше часа назад пришла к ней в номер с милицией, чтобы сообщить ужасную новость. Только сейчас ее круглое румяное лицо стало белым, как мел, а широко открытые глаза смотрели прямо перед собой без всякого выражения.

Дежурная была мертва.

Кто-то убил ее и затолкал в эту кладовку, чтобы труп не обнаружили раньше времени.

Девушка с трудом преодолела накатившее головокружение, несколько раз глубоко вздохнула, стараясь не глядеть на женский труп, и решительно распахнула дверь. Будь что будет, но больше находиться в одном чулане с покойницей она не может!

К счастью, на этот раз путь был свободен.

Она пробежала отделявшие ее от лестницы последние метры, скатилась по ступеням, вылетела в холл пансионата.

Возле стойки женщина с маленьким ребенком разговаривала с портье. Ребенок громко хныкал, что-то требуя, и оба взрослых – мать и служащий пансионата – пытались перекричать его и разобраться в каком-то своем вопросе. Поэтому они не заметили пробежавшую мимо них растрепанную, перепуганную девушку.

Выбежав на улицу, она огляделась по сторонам, нырнула за густые кусты и короткими перебежками устремилась прочь от здания.

Только вчера она гуляла здесь с подругой и хорошо запомнила широкую, усыпанную хвоей тропинку, которая вела напрямик к станции, и путь оказывался гораздо короче, чем по шоссе.

Пригибаясь и то и дело оглядываясь, она припустила вперед.

До поезда оставалось больше часа, а дорога до станции – всего километра полтора, но ей хотелось скорее удалиться от пансионата, где она чувствовала себя затравленным зверем.

Тропинка привела ее прямо к платформе. Невысокое унылое кирпичное здание, в котором помещались кассы и вечно пустующий буфет, стояло чуть поодаль.

По платформе прохаживался тщедушный дедок в кирзовых сапогах, ватнике и кепке с надписью на английском языке: «Я люблю Нью-Йорк».

Девушка перевела дыхание, еще раз оглянулась и решила на всякий случай пока не подниматься на платформу, где она оказалась бы слишком на виду.

Только когда из-за поворота выплыл зеленый пассажирский поезд, сбросил скорость и остановился, она взбежала по ступенькам платформы и подошла к открытой двери вагона.

Проводница, унылая тетка средних лет с усталым недовольным лицом, препиралась с дедом, который просил подвезти его до ближайшей станции. Девушка протянула ей билет. Проводница по привычке начала ворчать, что билет от Зауральска и там и надо было садиться, а то она, проводница, вполне могла пустить на ее место другого пассажира… Потом потребовала паспорт, лениво пролистала его и пустила-таки беглянку в купе. Девушка поздоровалась с соседями, попросила у проводницы чаю и забилась в уголок, глядя в окно на медленно уплывающие вдаль заросшие соснами сопки.

– Нет, нет и нет! – выкрикнула Надежда и отошла от мужа к окну, сердито блестя глазами. – Я категорически возражаю!

– Но, Надя, послушай…

– И слушать больше ничего не хочу! – Надежда отвернулась, схватила с подоконника невесть как оказавшуюся там шариковую ручку и принялась неистово вертеть ее в руках.

Это ее не успокоило, тогда Надежда прижалась лбом к стеклу и с тоской взглянула, как текут по стеклу крупные капли дождя.

Ее положение было ужасно. То есть не то чтобы ужасно, но совершенно нетерпимо. Начать с того, что в июне НИИ, где много лет работала Надежда Николаевна Лебедева, выражаясь по-простому, приказал долго жить. То есть этот НИИ и раньше-то не больно преуспевал из-за директора, который, будучи в пенсионном возрасте, не желал вводить никаких новшеств и искать перспективные заказы. Все уже как-то привыкли к такому положению вещей и роптали не слишком сильно. Но в июне старого директора наконец-то удалось «уйти на пенсию». Бурного ликования коллектива НИИ хватило на три дня, потому что новый директор начал свою трудовую деятельность с того, что мигом уволил из института всех сотрудников женского пола старше сорока пяти лет, а таких как раз и было в НИИ больше всего, учитывая его общее незавидное положение и маленькие оклады. Жаловаться было некуда и некому, поскольку формально института больше не существовало, он реорганизовывался и распадался на несколько более мелких фирм.

Непосредственный начальник Надежды Николаевны зазвал ее к себе в кабинет и в приватной беседе страшно извинялся. Он говорил, конечно, что сотрудник сотруднику рознь, и что сам лично он Надеждой очень доволен, и для инженера с ее опытом и квалификацией работа всегда найдется. И он, начальник, обязательно ей эту работу предоставит, только потом, когда все утрясется. Так что следует немного подождать, а к осени, или на самый крайний случай к зиме, все будет в порядке, только не нужно пока никому об этом рассказывать, чтобы не вызывать нездоровых разговоров.