Африка африканеров - [60]

Делаю вид, будто не очень хорошо понимаю английский язык, на котором, кстати, он изъясняется довольно скверно. Тогда на африкаанс он обращается к моему спутнику. Я смутно догадываюсь, что он советует ему не спускать с меня глаз и отвести к верховному комиссару.

Итак, меня ведут к комиссару, который в этот момент как раз с жадностью поглощает жареную курицу — свой завтрак. Мне рассказывали, что он имеет обыкновение разгуливать в шортах, но сегодня по случаю холода он в темном, вполне приличного вида костюме.

Внешний облик этого человека ужасен. Огромный живот его чуть ли не возлежит на столе, обрюзгшее, красное лицо оживляется лишь в тот момент, когда он тянется к бутылке с виски, которая, по всей видимости, всегда у него под рукой, здесь, в кабинете. Его бесцветные маленькие глазки прячутся за толстыми стеклами очков в тяжелой роговой оправе, он часто жмурится, желая подчеркнуть таким образом ту или иную фразу.

— Ах вот как! Вы француженка! — таким возгласом встречает он меня. — Де Голль — великий человек. В мире только два великих человека — Фервурд и де Голль.

Затем продолжает:

— Жаль, что он потерял Алжир. А как там этот кровавый вампир?

Я гляжу на него, не понимая.

— Ну Бен Белла? Его убили?

Я отвечаю, что не знаю, потому что не интересуюсь политикой, я всего лишь студентка. Он с заговорщическим видом моргает глазами:

— Вам известно, что Бен Белла хотел покорить Южную Африку и собирался направить сюда целую армию? Все черномазые одинаковы.

И снова я повторяю, что алжирцы в основном белые.

— Да что вы? — разочарованно произносит он, наливая себе новую порцию виски. Подумав немного, он продолжает:

— Не понимаю, чем может заинтересовать такую девушку, как вы, это гнусная дыра? Здесь только кафры и ничего больше. А почему бы вам не поехать покататься на лыжах, ну, хотя бы в Дракенсберг?

Я рассказываю ему о своих социологических исследованиях.

Он задумался, потом сказал:

— Понимаю. Но, к сожалению, это невозможно, в данный момент мы очень заняты. Вожди племен Южной Родезии хотят оказать нам честь своим посещением. Да и Смит тоже хотел посмотреть на бантустаны. Так что вас некому сопровождать, а одной вам нельзя.

В заключение он предлагает мне провести сорок восемь часов в Умтате, а затем уехать в Дурбан.

Мой попечитель ведет меня для начала в парламент, похожий на кейптаунский, только в миниатюре. Там тоже имеется палица, символ власти, которую держит в руках гигант африканец, выряженный маркизом. Обе группировки занимают места друг против друга. Министры сидят там, где меньшинство, вместе с депутатами Националистической партии Транскея. Напротив возвышается фигура верховного вождя Себаты, возглавляющего группу Демократической партии. Позади министров, у которых не видно что-то ни бумаг, ни досье, сидят белые советники, в числе которых только что явившийся Абрахам, — он внимательно следит за своими людьми. Белые советники листают какие-то досье, непрестанно переговариваясь между собой и наклоняясь время от времени к своим министрам, нашептывая мм что-то на ухо.

Секретарши, стенографирующие прения, само собой разумеется, белые. Может, и здесь действует закон о резервировании работы?

Я не совсем понимаю, о чем идет речь, потому что дебаты ведутся на местном языке. Сопровождающий объясняет мне, что обе партии никак не могут прийти. к соглашению об использовании доходов от продажи шерсти. Матанзима хочет употребить их на покупку скота, а оппозиция предлагает открыть небольшую прядильную фабрику. Комиссар Абрахам непрестанно шепчет что-то на ухо Матанзиме. Журналист, постоянно проживающий в Умтате, сообщил мне, что бюджет Транскея на 1965 г. составил всего каких-нибудь восемнадцать миллионов рандов, иными словами, он меньше бюджета дурбанского муниципалитета на тот же период. В конце заседания я спрашиваю Матанзиму, высокого, красивого мужчину, одетого наподобие чикагского гангстера, не могу ли я побеседовать с ним? Он поворачивается к Абрахаму. И тот отвечает вместо него, что в ближайшие дни со всеми этими визитами родезийских вождей он никак не может уделить мне времени. Да и другие министры тоже.

Тогда я спрашиваю, не может ли он, по крайней мере, зайти вместе с комиссаром ко мне в отель чего-нибудь выпить. Последовало долгое молчание, затем Матанзима, премьер-министр Транскея, шумно глотнув слюну, ответил:

— Не могу, мадемуазель, это отель для белых.

Впоследствии некоторые мои знакомые из белых рассказывали мне, что Матанзима не такая уж послушная марионетка, как принято думать. «Вот увидите, он будет добиваться все большей и большей независимости. И это неизбежно кончится трагедией. Так, он отменил в Транскее специальное образование для банту, а во время митинга в одном негритянском муниципалитете в Йоханнесбурге призывал немногих африканских коммерсантов, владеющих маленькими лавками в локациях, оказывать сопротивление экспроприации под тем предлогом, что теперь они граждане Транскея».

Ко мне подходит один из белых советников. «Хаган, ответственный по сельскому хозяйству», — отрекомендовался он. Блондин, лет пятидесяти, с невероятно блестящими светлыми глазами за круглыми стеклами очков в металлической оправе и цветком в петлице. Он шепчет мне: