Афины: история города - [13]

Писатель осматривал Парфенон поспешно, и это проявилось в небрежности подачи фактов: снаряд, попавший в пороховой погреб, был венецианским, а сам погреб — турецким. А как в лунном свете можно было увидеть розоватый цвет? Однако традиции жанра требовали указания деталей, которых автор, возможно, и не видел.

Повсюду во множестве белели статуи богов и богинь на мраморных постаментах — одни без рук, другие без ног, третьи без головы, но в лунном свете все они казались скорбными и пугающе живыми! Со всех сторон они обступали незваного полночного гостя, глядели на него каменными очами из самых неожиданных уголков и ниш, всматривались в него из-за груды обломков в пустынных переходах, преграждали ему путь к сердцу форума и, безрукие, властно указывали ему выход из святилища; в лишенный кровли храм с небес заглядывала луна и косые черные тени колонн ложились на усыпанный обломками пол и разбитые статуи…

Мы вышли на заросшую травой, усеянную обломками площадь за Парфеноном. Всякий раз, как в траве внезапно забелеет каменное лицо и уставится на нас неживой взор каменных глаз, мы вздрагивали. Казалось, мы попали в мир призраков и вот-вот из мрака выступят афинские герои, жившие двадцать веков назад, и проскользнут в древний храм, который им так хорошо знаком и которым они так гордились.

Полная луна поднялась уже высоко в безоблачном небе. Незаметно мы подошли к высокому зубчатому краю цитадели, заглянули вниз — и обмерли! Что за зрелище! Афины в лунном свете!.. Город раскинулся по равнине у наших ног и был виден весь, как будто мы глядели на него с воздушного шара. Мы не могли различить улиц, но каждый дом, каждое окно, каждая льнущая к стене виноградная лоза, каждый выступ были ясно, отчетливо видны, словно средь бела дня; и при этом ни ослепительного блеска, ни сверкания, ничего крикливого, ничто не режет глаз, — безмолвный город, весь облитый нежнейшим лунным светом, был словно живое существо, погруженное в мирный сон. В дальнем конце — небольшой храм, его стройные колонны и богато украшенный фасад так и сияли, и от него нельзя было оторвать глаз; ближе к нам, посреди обширного сада, белеют стены королевского дворца, сад весь озарен янтарными огнями, но в ослепительном лунном сиянии его золотой убор меркнет, и огни его мягко мерцают среди зеленого моря листвы, словно бледные звезды Млечного Пути. Над нами вздымаются к небу полуразрушенные, но все еще величественные колонны, у наших ног — дремлющий город, вдали серебрится море. В целом свете не сыщешь картины прекрасней!

Правда или вымысел? Некоторые детали указаны неверно, но романтическое описание в подробностях показывает нам Акрополь, еще не разобранный на части археологами и дельцами от культуры, не превращенный в музей.

Акрополь по сей день остается сердцем туристических экскурсий в Афинах. На страницах этой книги мы встретимся со множеством людей, посетивших Афины, узнаем их впечатления, поговорим о чувстве узнавания и сопричастности, чего обычно не испытывают греки. Именно эти переживания толкают гостей города к рассуждениям о Греции и греках. Первый граф Литтон, малоизвестный поэт и дипломат XIX века, дослужился до высокого звания вице-короля Индии и умер в 1891 году в Париже, за своим столом в британском посольстве. Будучи типичным представителем своего поколения, Литтон превозносил могущество духа Эллады, а став молодым дипломатом на службе в Афинах, он столкнулся с жестокой реальностью, когда Греция постоянно старалась сорвать планы великих держав, разработанные теми в их великой мудрости. Вот что Литтон писал в своем стихотворении «Афины» (1865):

Да, здесь Эллады сердце догорело,

И прошлое огнем взметнулось в небо.

Полет возвышенного духа скрыл

Остывший пепел, пыль веков осела.

Не в Греции, в краях иных, далеких

Эллады свет живет.

Так солнце, озарив начало дня,

Скрывается за дальним горизонтом.

Над древними камнями, в вышине,

Гипериона утро жаворонок славит,

А в лунном свете слышны переливы —

Гиметтский соловей!

Яснее не скажешь. Свет Эллады вместе со скульптурами Парфенона и неосязаемыми проявлениями духа Греции переместился в Британский музей, Лувр, школьные классы и загородные особняки, где озаренные светом могут воспринять послание из прошлого. Соловей и жаворонок никуда не улетели от своих древних рощ и камней, как и жители Греции, хотя они вовсе не попали в рамки картины. Многие путешественники вовсе их не замечают, делая исключение лишь для тех, кто уже умер. Когда бей Мистры спросил Шатобриана, зачем тот путешествует, если он не купец и не врач, Шатобриан ответил, что путешествует, чтобы получше узнать и изучить разных людей, особенно греков, которые умерли. Это очень рассмешило бея. Он ответил, что раз Шатобриан находится в турецких землях, ему следует учить турецкий.

Байрон был исключением, он очень много рассуждал о греках. Узнав о них все, что только смог, их обычаи, язык, литературу, он видел в них личности, а не типажи. Из всех приезжих лишь он один нашел ключ к греческому сердцу.

Глава вторая. Ностальгия и ретроспектива. Впечатления сорока пяти лет

Афины наших отцов уже определенно принадлежат прошлому.