Афина Паллада - [11]

Шрифт
Интервал

Аббат Пеклеван, в лиловой шелковой рясе, плохо скрывающей жирный чувственный живот, с распятием из алой меди на груди, строго обратился к Тендрике:

— Во имя отца и сына и святого духа, говори по порядку.

Брат Франсуа волновался. И прежде чем дать слово брату Тендрике, мы вкратце поясним причину волнения ключаря.

Рабле, человек умеренный и любознательный, долгие годы прожил в Италии в качестве секретаря важного лица. Это лицо то осыпало секретаря золотом, то забывало накормить. Поэт ютился в каморке дворца, благословляя судьбу, — окно каморки выходило на площадь, где стоял бронзовый Данте.

Вечерами толпы горожан прохаживались у памятника, соря цветами, апельсинными корками, ореховой скорлупой. Здесь назначали свидания любовники, слуги, адвокаты и наемные убийцы. В это время Рабле занавешивал окно. Он ценил яблочные утра и избегал пламенных и винных вечеров.

Ранним утром, когда розовые пальцы богини Эос гладили бронзовые кудри поэта, а площадь была безлюдной, Рабле подходил к окну, протягивал руку Данте, и оба, дружески ободренные, начинали трудовой день: Данте — нелегкое стояние в центре мира, Рабле — занятия языками, переводами, трактатами, выписками в отдельно хранимую тетрадь, на которой его знакомый художник нарисовал монаха-оборванца с баклагами вина под мышками.

Он уже познал горечь успеха и сладость мытарств. Злость, эгоизм, зависть, глупость зашевелили крючковатыми пальцами при виде французского доктора медицины, сочиняющего гимны человеческому телу, не забывая ни одного органа. Чем блистательнее он открывал людям их пороки, тем мрачнее сгущалась над ним туча неприязни.

Важное лицо давно не заглядывает к секретарю. Камин забывают топить. Камзол его поизносился. Недавно он не смог купить редкие издания Плутарха и Лукиана.

Чтобы поддерживать бег крови в теле, он дает уроки прелестным мальчикам в кардинальской семье. Мальчики умны, опрятны, бойки. Но сердце Франсуа болело. Почему он должен отдавать лучшие миги краткой жизни этим баловням, которым с рождения уготована красная мантия первосвященников? Разве у него нет во Франции дочери, тайно воспитываемой в глухом женском монастыре? И разве французские крестьяне, торговцы, моряки и ученые не его дети?

Уже долго бродит он по прекрасным, но чужим, чужим странам. С детства его тянуло в иные края. Мечта свершилась. Он увидел мраморные обломки мира, скрытого пеплом лет и церковной казуистики, мира веселого, солнечного, философского. Но тогда почему в этот прозрачный, синий сентябрьский денек слезы подступают к глазам? Почему он молчит уже несколько недель?

Это не молчание. Это стиснутые зубы. Если разжать их, прорвется громкий плач. Ему не хватает туренской гавани, виноградников на меловых склонах, химер и чудищ Нотр-Дама, родной речи крестьян, философов, путешественников, гуманистов — в латах, рясе или докторской шапочке. Его давит боль вечного расставания с землей. И сквозь стиснутые зубы просачиваются слезы, как пробиваются родники сквозь гранитные челюсти скал.

И он быстро собирает свои книги в дорожный сундук, радуясь отъезду на родину. Но это лишь самообман. Он никуда еще не едет. Он не прошел еще всех дорог. Его ободряет бронзовый поэт, живший и умерший на чужбине.

Он спокоен уже, ученик невозмутимых греческих мыслителей, прямо смотревших в глаза жизни и смерти. Он словно и впрямь достиг родной гавани. И чтобы запечатлеть великое возвращение после столь длительного и каменистого пути, он записывает в особой тетради — как всегда, длинно, фантастически, легко выдумывая новые страны, моря, острова:

«И вот, пройдя через страну, полную всяческих утех, приятную страну… такую же цветущую, ясную и прелестную, как Турень, — мы увидели, наконец, в гавани свои корабли».

Это конец. Печальный, как все концы. Но прежде чем заплакать, человек должен вволю насмеяться здоровым, омолаживающим, раблеанским смехом.

Он смеялся и пил из неиссякаемой бочки. Смеялся задорно, смело, заразительно. Смеялся, потому что уже пережил печаль расставания, конец концов. Подступившая последняя печаль утонула в громовом хохоте, звоне кастрюль и сковород, полных дичи, утонула в жирных шутках и великой мудрости тех, кто охраняет свое вино, подобно брату Жану, от посягателей на мировое господство, будь то Христос или мелкопоместный князек Пикрошоль…

С нежностью смотрел ключарь на заблудшего Тендрике.

Граненый ключ сюжета принес ему пьяница в этот зимний вечер. Теперь ясно, что сделают его герои: они услышат от Бочки или Божественной Бутылки вещие слова. А ей пусть зададут какой-нибудь пустяковый вопрос. Пока же доплывут к оракулу, повидают многие диковинные страны, людей, чудовищ, нравы, обычаи, впрочем, похожие на французские, на человеческие.

Вот почему волновался брат Франсуа, готовясь выслушать брата Тендрике, хотя он уже услышал все.

— Братья во Христе, — начал Тендрике, смахивая каплю на малиновой картошке и горестно опустив глаза. — Вы помните ту холодную зиму, когда вода замерзала в кельях, а дядюшка Гаргантью, мой наставник, сумел вылечиться от прострела двойной дозой засахаренного муската. В ту зиму я сторожил погреб. Холод стискивал мои бедные члены. Помня мудрость дядюшки Гаргантью, я проник, в чем каюсь теперь, к большой бочке и вылечился еще до наступления утра. Тогда же мне было видение. На бочке после пятой выпивки расцветала роза, истекающая кровью творца, и слышался голос: «пей!» Не мог я ослушаться гласа вышнего. Нынче опять пришла суровая зима. Болезнь тела моего вернулась. Я снова проник к бочке, но услышал другое слово. Она сказала: «жажду!..»


Еще от автора Андрей Терентьевич Губин
Молоко волчицы

История братьев Есауловых, составляющая основу известного романа Андрея Губина «Молоко волчицы», олицетворяет собой судьбу терского казачества, с его появления на Северном Кавказе до наших дней.Роман глубоко гуманистичен, утверждает высокие социальные и нравственные идеалы нашего народа.Время действия романа начинается спустя столетие со дня заселения станицы — в лето господне тысяча девятьсот девятое, в кое припала юность наших героев, последних казаков буйного Терека и славной Кубани.Место действия уже указано, хотя точности ради его следовало бы очертить до крохотного пятачка сказочно прекрасной земли в Предгорном районе, из конца в конец которого всадник проедет за полдня, а пеший пройдет за день.


Рекомендуем почитать
«Митьки» и искусство постмодернистского протеста в России

Группа «Митьки» — важная и до сих пор недостаточно изученная страница из бурной истории русского нонконформистского искусства 1980-х. В своих сатирических стихах и прозе, поп-музыке, кино и перформансе «Митьки» сформировали политически поливалентное диссидентское искусство, близкое к европейскому авангарду и американской контркультуре. Без митьковского опыта не было бы современного российского протестного акционизма — вплоть до акций Петра Павленского и «Pussy Riot». Автор книги опирается не только на литературу, публицистику и искусствоведческие работы, но и на собственные обширные интервью с «митьками» (Дмитрий Шагин, Владимир Шинкарёв, Ольга и Александр Флоренские, Виктор Тихомиров и другие), затрагивающие проблемы государственного авторитаризма, милитаризма и социальных ограничений с брежневских времен до наших дней. Александр Михаилович — почетный профессор компаративистики и русистики в Университете Хофстра и приглашенный профессор литературы в Беннингтонском колледже. Publisher’s edition of The Mitki and the Art of Post Modern Protest in Russia by Alexandar Mihailovic is published by arrangement with the University of Wisconsin Press.


25 полемических суждений не в пользу шрифтоцентризма

Статья Владимира Кричевского (графический дизайнер, искусствовед) для журнала «Шрифт».


Пётр Адамович Валюс (1912–1971). Каталог

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Джоаккино Россини. Принц музыки

В книге подробно и увлекательно повествуется о детстве, юности и зрелости великого итальянского композитора, о его встречах со знаменитыми людьми, с которыми пересекался его жизненный путь, – императорами Францем I, Александром I, а также Меттернихом, Наполеоном, Бетховеном, Вагнером, Листом, Берлиозом, Вебером, Шопеном и другими, об истории создания мировых шедевров, таких как «Севильский цирюльник» и «Вильгельм Телль».


Загадка творчества

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Другая история искусства. От самого начала до наших дней

Потрясающее открытие: скульпторы и архитекторы Древней Греции — современники Тициана и Микеланджело! Стилистический анализ дошедших до нас материальных свидетелей прошлого — произведений искусства, показывает столь многочисленные параллели в стилях разных эпох, что иначе, как хронологической ошибкой, объяснить их просто нельзя. И такое объяснение безупречно, ведь в отличие от хронологии, вспомогательной исторической дисциплины, искусство — отнюдь не вспомогательный вид деятельности людей.В книге, написанной в понятной и занимательной форме, использовано огромное количество иллюстраций (около 500), рассмотрены примеры человеческого творчества от первобытности до наших дней.