Афера. Роман о мобильных махинациях - [67]

– Ну вот что, господин Картье. – Сидоров вылил пузырек «Джоника» в стакан, колой разбавлять не стал, выпил так, залпом, не предлагая Картье составить ему компанию и здоровья Виктору не пожелав. – Я предлагаю вам два с половиной миллиона долларов и полную переуступку всех прав от вашей – как там она называется? – конторы в пользу прямого контракта «МДС» – «NTT DOCOMO». Это последнее предложение, большего я просто не в состоянии сделать, так как мои полномочия по заключению сделок ограничены именно этой суммой. Все, что выше, должно получать одобрение совета директоров, а это долго, муторно и вовсе не факт, что акционеры пойдут на покупку. Они вообще не любят тратить, – усмехнулся Сидоров. – Итак, ваше решение?

«Ну вот и все. Как-то даже скучно. Я думал будет сложно, придется серьезно напрягаться, а все получилось скучно, банально и быстро». – Картье ощутил в душе странную пустоту. Он не ощущал такого с тех самых пор, как в его жизни появилась Лена. Она заполнила собой все его естество, он любил ее, как никого и никогда не любил, а теперь вдруг все это волшебство словно испарилось. Картье даже глаза закрыл и перестал дышать, прислушиваясь к себе. Ничего. Невероятно! Неужели простота сделки, замысла так его опустошила? Вероятно. Значит, скоро все вернется. Только вновь увидеть ее – и все вернется. Картье поглядел на часы: половина второго. Она должна была сразу же прийти к нему, но ее все не было. Хотя все, что ни делается, все к лучшему. Пора заканчивать с этим… Каримовичем.

– Ну что ж, вы умеете убеждать, ничего не скажешь. Ничепорук теперь на меня обидится, ну да бог с ним. На обиженных воду возят. Короче говоря, да. Я согласен. Но как же мы оформим сделку? Ведь нужна какая-то бюрократическая процедура, вся эта возня и придирки юристов.

– Вообще-то со мной здесь целая команда юристов, – развязавшимся после «Джоника» языком похвастался Сидоров, – только свистни.

– Ну так свистите, – устало пробормотал Картье, – уже совсем поздно, а у меня еще романтические планы на остаток ночи.

Сидоров, которому женщины с неохотой давали даже за деньги, хмыкнул и потянулся за телефоном. В душе у него журчали весенние ручьи и пахло эдельвейсами.

7

После оформления (а все прошло очень гладко, без сучка. В контракт, заготовленный заранее, только вписали сумму) Картье ощутил еще большую пустоту, нежели часом ранее. Чувство это было столь пронзительным, что всерьез напугало его, словно накрыло прибрежной волной, с илом, с грязью, с размолотыми балками пирса, несущими увечья и смерть.

– Приглашаю взбрызнуть это дело, – облизнулся Сидоров после улаживания всех формальностей. – По русскому обычаю нельзя не выпить, иначе фарта не будет. Внизу, кажется, еще работает бар.

Пришлось идти и пить с этим… А то как же? Иначе невозможно, иначе обида смертная на всю оставшуюся жизнь. Картье глотал дюжий испанский бренди, бренди не брал Картье очень долго, и долгое время Картье пытался вынырнуть из той волны, ан из волны вынырнуть не получалось, и вот, когда уже совсем не осталось воздуха и он согласен был схлопотать балкой по кумполу (он предпочел бы такую смерть, чем слушать побасенки Сидорова, сальности из его якобы богатого опыта полового общения да ухарские песни в стиле мужицкого примитивизма), волна наконец сжалилась над Картье и выбросила его на берег: пучеглазого, судорожно хватающего ртом воздух, дрожащего. Бренди вмял Виктора в кресло, обездвижил. Сидоров все заливался дурным соловушкой, раза два принимал воинственную позу боксера, впрочем, к Виктору это отношения не имело, то были армейские рассказы, и парализованый Картье слушал их, тупо кивая, мечтая бацнуться переносицей о край стола, чтобы уж враз и прекратить все свои мучения, но способ заткнуть фонтан Сидорова нашелся более изощренный. Тот спросил Виктора, служил ли он.

– Я недолго служил, меня увезли с контузией в госпиталь, – просто сказал Картье, и Сидоров сразу умолк, марсова гримаса сползла с его лица, словно перекати-поле, прошелестела по жирненькой груди, стекла по брючкам и лужицей, откуда-то из-под стола, неприятно испарилась.

– Как же это было? – растерянно спросил он. – Вы разве были «там»?

– Спецназ ВВ, Дикая дивизия, – неохотно признался Виктор, который не любил вспоминать об этом и нигде, никогда об этом не писал, тем паче при оформлении на работу. (Прошедших горячие точки не брали, их боялись, считая ненормальными.) – Не должны были отправлять, а вот отправили. Невероятное ощущение, когда сидишь на грязном бронетранспортере и сам весь грязный, и рядом твои грязные и злые товарищи, и катится этот транспортер по грязной дороге, куда чьи-то грязные руки прямо в грязь заложили грязный фугас, от которого тянутся в ближайшие кусты незаметные проводки. И фугас этот взрывается аккурат под тобой, и все, кто внутри бронетранспортера, летят вместе с тобой вверх, но ты падаешь на землю, а их так и уносит, словно они связка воздушных шаров, которую потерял раззява-продавец, и нипочем их уже не поймать. – Картье достал сигарету. – Да, я там был, но ненавижу говорить об этом.

– Понимаю, – очень смущенно сказал Сидоров, который в армии никогда не служил, если не считать военных сборов в институте, а любил приврать «по пьяни», пересказывая слышанные им от других истории.