Адъютант императрицы - [180]

Таким образом, был кончен длинный путь до границы. Занималась заря, когда карета остановилась у пограничного полицейского дома.

Из дома вышел чиновник, почтительно и бегло прочитал паспорта путешественниц, так как императорский экипаж и придворный почтальон служили достаточной рекомендацией.

После короткой остановки переехали границу — только в ближайшем прусском городке нужно было менять экипаж и лошадей.

И в прусском пограничном управлении недолго задержались с просмотром паспортов, и путешественницы уже при свете утренней зари продолжали свой путь до ближайшей прусской станции.

Госпожа Леметр снова заснула. Аделина печально и равнодушно смотрела навстречу просыпавшемуся утру.

Вдруг среди дороги карета остановилась, почтальон спрыгнул с лошади, привязал вожжи к дереву и бросился к подножке кареты.

Аделина равнодушно выглянула в окно: она умерла для света, а все, что происходило вне, ее нисколько не беспокоило, но внезапно она испустила громкий, пронзительный крик. Почтальон откинул подножку кареты, открыл дверцы, снял шляпу, раскрыл свои объятья, и она узнала своего возлюбленного.

— Василий, — пролепетала она, — Господи, да неужели это возможно, Василий? Что это? Адское наваждение или Небо послало твою душу, чтобы призвать меня и избавить от земных мук?

— Нет, Аделина, нет! — воскликнул почтальон, притягивая к себе трепещущую девушку и жаркими поцелуями покрывая ее бледное, истомленное лицо. — Нет, моя радость, мое счастье, солнышко ясное! Нет, это — не адское наваждение, это — настоящая, живая, счастливая истина! Это — я, твой Василий; я держу тебя в своих объятиях, и сам дьявол не вырвет больше у меня моей милой, хорошей Аделины!

Аделина ощущала его дыхание, его теплые губы. Она не спрашивала разрешения этой загадки: он был с ней, он был жив; это чувство высшего блаженства не давало места Другим мыслям.

С широко открытыми глазами, замерев, наблюдала эту сцену госпожа Леметр.

— Подпоручик Мирович, — прошептала она, — ей–Богу, это он! Что это значит? Возможно ли это?

— Дверцы этой кареты содержат ответ на вопрос, который я сам не могу решить, — ответил Мирович, нежно опуская Аделину на подушки сиденья, — мне так сказали. Вечером, накануне того дня, когда должен был исполниться приговор надо мною, меня вывели из тюрьмы, посадили в карету и с безумной скоростью умчали куда‑то. Офицер, сопровождавший меня, всю дорогу не произнес ни единого слова и ничего не отвечал мне. На последней станции мне было приказано надеть эту форму почтальона, перевезти через границу карету, которая должна была приехать сейчас же вслед за нами, и под страхом смерти не говорить ничего, пока не переедем границу. В потайной сумке кареты, на дверцах, я должен найти разъяснение всего. Я все еще не понимал, что все это должно значить, пока не узнал Аделины, сидевшей в приближающейся карете. Тогда во мне блеснула надежда, но я боялся ее спугнуть, я подавил все чувства и сделал так, как мне было приказано. Теперь мы в безопасности, теперь нам принадлежат жизнь и будущее. Аделина, милая, я все еще не могу прийти в себя!

— Императрица, императрица! — лепетала Аделина. — Боже мой, теперь я понимаю ее последние слова!

Между тем госпожа Леметр обыскала всю карету, в одной из ее тайных боковых сумок она нашла письмо, запечатанное императорской печатью.

— Здесь, — воскликнула она, — здесь решение!

Мирович взял письмо и дрожащими руками сломал печать. В конверте лежал перевод на сто тысяч рублей от одного из солидных петербургских банкиров на парижский банк, там же находилось письмо.

Затаив дыхание, дрожащим голосом молодой человек прочитал:

— «Прошу мадемуазель Аделину Леметр, которая всегда была достойна моей милости, принять настоящую сумму, как вознаграждение за все те горести, какие ей пришлось испытать в России; экипаж, перевезший ее через границу, с лошадьми и всем содержимым, должен также стать ее собственностью. Пусть этот подарок навсегда сохранит в ее сердце приятное воспоминание о благосклонной к ней императрице Екатерине».

В конверте лежала еще третья бумага. Это был соответствующий всем законным требованиям паспорт, приметы которого вполне подходили к Мировичу; он был выписан на имя Василия Возвратова.

— Возвратов! — воскликнул Мирович. — Господа Боже мой, неужели все это возможно? Неужели такое возможно на земле?

Аделина все еще молчала. Мирович схватил ее на руки, вынес ее из кареты и поставил рядом с собой на колени среди дороги.

Утреннее солнце поднялось над горизонтом и своими первыми лучами осветило рожденных к новой жизни счастливцев. И в то время как госпожа Леметр блестящими глазами глядела на перевод, Мирович, протягивая руки к дневному светилу, ликующим голосом, разнесшимся далеко кругом по мирным полям, воскликнул:

— Боже, благослови государыню императрицу Екатерину Алексеевну!

КОММЕНТАРИИ

ГРЕГОР САМАРОВ (1829-1903) — беллетрист, министр при ганноверском и прусском дворах псевдоним популярного писателя конца прошлого века Оскара Мединга, своего рода «немецкого Дюма», не уступавшего великому французскому коллеге ни в количестве произведений, ни в разнообразии тематики. «Русская тема» нашла свое отражение в таких произведениях Грегора Самарова, как; «При дворе императрицы Елизаветы Петровны», «На пороге трона», «На троне великого деда. Жизнь и смерть Петра II», «Адъютант императрицы». Эти романы, выстроенные именно в такой последовательности, описывают драматические периоды «женского правления» в России: от узурпации власти у малолетнего императора Иоанна Антоновича до царствования Екатерины II.