Адская игра - [52]

Записка рассердила Хрущева, и он не собирался упустить возможность, которую предоставлял обед, чтобы поставить на место Сахарова и любого другого Фому неверующего, чего бы они не думали.

«Я получил записку от академика Сахарова, вот она… Сахаров пишет, что испытания нам не нужны. Но вот у меня справка, сколько испытаний провели мы и сколько американцы. Неужели Сахаров может нам доказать, что, имея меньше испытаний, мы получили больше ценных сведений, чем американцы? Что, они глупее нас? Не знаю и не могу знать всякие технические тонкости. Но число испытаний — важнее всего…»

Но Сахаров идет дальше. От техники он переходит в политику. Тут он лезет не в свое дело. Можно быть хорошим ученым и ничего не понимать в политических делах. Ведь политика, как в этом старом анекдоте. «Едут два еврея в поезде. Один из них спрашивает другого:

„Скажите, куда вы едете?“ — „Я еду в Житомир“. — „Вот хитрец, — думает первый еврей, — я-то знаю, что он действительно едет в Житомир, но так говорит, чтобы я подумал, что он едет в Жмеринку“».

В обеденном зале Кремля воцарилась гробовая тишина. Сахаров увидел любимого «спарринг партнера» Хрущева Анастаса Микояна, который спрятал подбородок в воротник, стараясь скрыть усмешку. Хрущев продолжал: «Так что предоставьте нам, волей-неволей специалистам в этом деле, делать политику, а вы делайте и испытывайте свои бомбы, тут мы вам мешать не будем и даже поможем. Мы должны вести политику с позиции силы. Мы не говорим это вслух — но это так! Другой политики быть не может, другого языка наши противники не понимают. Вот мы помогли избранию Кеннеди. Можно сказать, это мы его избрали в прошлом году. Мы встречаемся с Кеннеди в Вене. Эта встреча могла бы быть поворотной точкой. Но что говорит Кеннеди. „Не ставьте передо мной слишком больших требований, не ставьте меня в уязвимое положение. Если я пойду на слишком большие уступки — меня свалят!“ Хорош мальчик! Приехал на встречу, а сделать ничего не может. На какого черта он нам такой нужен, что с ним разговаривать, тратить время? Сахаров, не пытайтесь диктовать нам, политикам, что нам делать, как держать себя. Я был бы последний слюнтяй, а не Председатель Совета министров, если бы слушался таких людей, как Сахаров!»^{2}

Летом 1961 года Соединенные Штаты и Советский Союз вступали, по словам Кеннеди, в «более жесткий, тяжелый, решительный период, чем прежде»^{3}. Американское правительство понесло урон на Кубе. И Кеннеди полагал, что поведение Хрущева в Вене показало незаинтересованность Советов в каких-либо шагах в направлении разрядки. Хрущев вел себя задиристо, для него Берлин был наиболее спорный фигурой на мировой шахматной доске, хотя одновременно он не забывал о Кубе.

Планы убийства

Менее чем через месяц после встречи на высшем уровне в Вене Кремль понял, что Куба не стала «мертвым делом» для ЦРУ. Кубинцы и русские считали, что им повезло и они вышли из событий в Заливе Свиней сравнительно безболезненно. По мере того как чувство облегчения убывало, оно сменялось решимостью не допустить повторения чего-либо подобного. В течение следующего месяца после апрельского вторжения кубинцы арестовали двадцать тысяч человек за контрреволюционную деятельность^{4}.

Один из парадоксов власти состоит в том, что обладание надежной разведывательной информацией может усилить ощущение нестабильности. По мере того как кубинская служба безопасности становилась более профессиональной при помощи КГБ, режим Кастро начинал осознавать, что у него есть веские основания для беспокойства. В Гаване офицеры безопасности Кубы обнаружили тайник, где хранилось 8 тонн оружия, принадлежащего ЦРУ. После разрыва в 1961 году дипломатических отношений ЦРУ продолжали сохранять свой подпольный центр в Гаване, которым руководил управляющий фирмы под названием «Изагуирре Орендо». Среди восьми тонн оружия в резидентуре ЦРУ были два пистолета с глушителями. По заключению кубинцев и представителей КГБ, они предназначались для «убийства Фиделя Кастро»^{5}. Эти пистолеты, по-видимому, некоторым образом объясняли неудачу операции в Заливе Свиней. Администрация Кеннеди якобы надеялась, что Кастро умрет прежде, чем сможет реально организовать отпор вторжению. Быстрая работа кубинской службы безопасности и еще более быстрый разгром высадившихся на побережье эмигрантов предупредили эти действия.

Помимо ликвидации подпольного центра ЦРУ кубинцы в конце апреля закрыли местный филиал компании «Берлиц», специализировавшейся на преподавании английского языка, охарактеризовав ее как «еще одну резидентуру американской разведки». Его директора Дрексела Вудроу Вилсона, известного под кличкой «Гибсон», арестовали. Агенты, которые, как полагали, работали на Уилсона, были схвачены и заключены в тюрьму. Кроме того, кубинцы полагали, что они выявили ключевую фигуру в шпионской сети, руководимой М-16, британской службой внешней разведки. «В результате проведенных мероприятий по аресту лиц, подозреваемых в контрреволюционной деятельности, — резюмировал шеф КГБ Шелепин, — был нанесен серьезный удар по внутренней контрреволюции и шпионским центрам американской разведки». Среди документов, найденных у Вилсона и в резидентуре ЦРУ, были бумаги движения за возрождение революции (ДВР), возглавляемого Мануэлем Реем, которые «свидетельствовали», как указывалось в рапорте КГБ, направленном в Кремль, «что ряд важнейших отделений этой организации разгромлены и большинство их руководителей арестовано»