Адрес личного счастья - [81]

Шрифт
Интервал

Не уставая воздавать хвалу благословенному солнцу, жизнь несущей и живой воде, да и самому-то счастью, что довелось тебе увидеть такую ласковую красоту отчей земли, тебя родившей, возвращаешься в село, а по пути заглянешь и в магазин купить разной снеди к столу. Молоденькая и веселая Маринка, словно солнечный зайчик, приветлива и мила, обслужит она тебя с улыбочкой и весело спросит: «Ну, что-нибудь поймали?» В тон ей и откликнешься: «А как же!..»

Но Федор, хозяин, у которого довелось мне квартировать в то лето, рыбалку такую не признавал в принципе. Впрочем, не только он. Его кум и жена кума, которые оказались у него за столом, когда я вернулся, — тоже. «О! Опять… Ну ты глянь! Он это называет рыбой!» — громогласно возвещал он, подняв мой целлофановый кулек с добычей и поворачивая его презрительно. Кум и кума, правда, только вздыхали и сокрушенно качали головами. «И почти ж каждый день ходит — за этаким! — продолжал недоумевать Федор. — Чуть свет поднялся, а теперь три часа! Ну!»

Солидно разговор поддерживал кум:

— У меня ж сосед там, Колька, знаешь ты его, он племянник Коляды, так вот он как пойдет, так… возьмет килограммов десять, а то двадцать… Не таких, конечно, там лещ у него, судак… И нас угощал.

Я горячо принимаюсь оправдываться:

— Так дело ж не только в рыбе… Тут, можно сказать, само общение с природой…

Сам чувствую, как жалко вянут эти слова в немой тишине. Мои оппоненты переглядываются и… понимают, что я обречен.

Кума наконец бойко выпалила:

— А вот Генку знаешь? Который с канатной фабрики… Так он тоже — с удочкой. На два часа пошел, а приходит: три щуки! Та такие ж они страшные да здоровенные! И каждая ж — пуд, не меньше!

Федор в конце концов шлепает мой кулек на стол, снисходительно роняет, видимо, просто сжалившись надо мной:

— Сейчас Анька (это жена его) придет, дашь ей, хай почистит! И давай с нами садись.

Федор мужик вообще-то хваткий, работящий, его ценят в совхозе, он плотник. Но вот такое тяжелое его сопротивление моей рыбалке я преодолеть никак не мог. Один раз у меня даже вырвался монолог о красоте восхода на речке, где и мелькнуло слово «поэзия».

— Стихи, что ли? — так подозрительно спросил Федор, что опять же срубил меня под корень.

Так неужели ж, думал я тогда, стоит терпеть все эти извечные проклятья города: его удушье, его перенаселенность… да мало ли там каких бед… чтоб, только вырвавшись раз в году к воде и одиночеству, почувствовать… поэзию природы, ее гармонию и величие?..

А как прекрасен этот идиллический сельский магазинчик «Продукты», где так замечательно обслуживает Маринка, королева сервиса.

Невольно припомнилось, как накануне мы с Игорем зашли в наш гастроном за сигаретами. Продавщицы, конечно, нет, а впереди нас такой вертлявый, невысокого росточка старичок все заглядывает за прилавок и нетерпеливо повторяет: «Ну где же она есть? Черт возьми, ну куда она могла подеваться?..» Он ни к кому, собственно, не обращался. Но бормотал это все непрерывно, хотя сразу было понятно, что продавщица под прилавком спрятаться не могла, она просто отлучилась по делам там или еще как, неважно. Может же человек отлучиться?.. Или он автомат?

Игорь тронул незадачливого старичка за плечо и безобидно произнес, чтоб только успокоить его:

— Ну нет ее. Куда-то вышла! Вы что, очень торопитесь?..

Тот испуганно оглянулся и виновато переспросил:

— Я? Тороплюсь?.. — Но тут же и возмутился: — Да с чего вы взяли? Абсолютно я никуда не тороплюсь, даже наоборот — времени у меня вагон, не знаю вот даже, чем заняться, потому и… — он энергично развел руками.

— Ну так и все нормально! — подбодрил его Игорь. — Сейчас продавщица придет, не умерла ж она там.

Но как раз в этот момент продавщица и появилась, величественно выплыв из кабинета завмага. Видимо, она уже давно освоилась в городе, почему и была так спокойна, а от сознания своей многолетней власти над массой покупателей — даже и снисходительна. Ей достаточно было одного только взгляда нашего старичка, чтоб сразу все и понять. Она даже руками всплеснула:

— Ну так и знала! Чего ж это, думаю, шум? Только на пять минут отошла! — И, прямо указав на нас с Игорем, резко возвысила голос: — Ну вот же стоят нормальные мужчины, спокойно себе ждут, а этот… — Она в изнеможении подкатила глаза. — Ну чего тебе, чего тебе надо, говори уже, говори!

Старичок с удивлением взглянул на нас как на эталон «нормальных мужчин», а я увидел теперь, что он вовсе и не старичок. Просто он из той породы людей, которые кажутся старше своих лет лишь потому, что любят отстаивать свое «из принципа». Но, может, и лысина тут имела значение. Однако, присмотревшись, я узнал этого человека. Он-то и прежде казался мне подозрительно знакомым. Да! Это был как раз тот старичок, буду уже так его называть, который когда-то упрекал меня в излишнем критиканстве на остановке автобуса, где мне не понравилась категорическая надпись на плакате. Только тогда он был в пальто и шляпе, а теперь вот в костюме и с лысиной.

Человечек между тем отвернулся от нас, вздернул маленькую свою головку и тут же на глазах словно бы превратился в Наполеона перед сражением.


Рекомендуем почитать
Твердая порода

Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.


Старики

Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.


Ночной разговор

В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…


Встреча

В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».


Соленая Падь. На Иртыше

«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».