Адрес личного счастья - [77]

Шрифт
Интервал

Я почувствовал себя великим человеком. И настолько это все требовало какого-то немедленного выхода, что я стал воображать предметно.

— Ну… кто я?.. Министр?..

— Нет, министр, это скучно… (Для фантазии, разумеется.) Тут нужен полет.

— Полет? Значит, летчик?! А что?.. Наш прославленный пилот отправляется в полет! Прекрасно!

— Сам ты летчик! Тут серьезное дело, а он насмешки, понимаете, строит!

— Так кто же, черт побери?! Время идет, а я все еще никто! (Для фантазии, конечно.)

И тут мелькнула совсем неплохая мысль:

— А что, если… Историк, а?..

— Тю! Это кто ж, значит? Школьный учитель?..

— О-о-о, нет… Тут бери повыше! Вообще — Историк!

— Не понимаю. «Вообще» ничего не бывает. Истина конкретна.

— Да ладно: «Истина-шмистина»! Историк — и все! Не понимаешь — так молчи! За непонимание тебе звание академика не присвоят!

— Ну и подумаешь!.. Мне все эти звания вообще до фени! Я конструктор — и с меня хватит: на работе ценят, в коллективе уважают. И все! Будь здоров!

— Ну будь! Ты — конструктор, а я — Историк! Историк, он тоже… не хвост собачий!

«Вы слушали очередную передачу из цикла «Кем быть?» — донеслось вдруг из кухни, и я не сразу понял, что это заговорил мой незадачливый репродуктор. Там где-то отстает контакт, а я никак не выберу времени, чтоб починить. И он, как моя мама, то вдруг смолкнет на самом интересном, то вмешается, когда его совсем не просят.

«Отчего и почему?» — сказки для самых маленьких».

Ну вот, пожалуйста. Нет, я его просто пойду и выключу. Ведь невозможно сосредоточиться!

Все, уже выключил. На чем я остановился?.. Ага!

Итак… Историк!

Историк сидел в мягком удобном кресле, медленно поворачивался (помните, кресло вращающееся?), размышлял. Об истории, естественно. Ибо что, как не история, — наиблагороднейший предмет для размышления!.. Недаром ведь принято считать, что люди, знающие историю, — есть люди мыслящие интеллектуально. Или размышляющие. Тут как вам угодно. Ну, а Историку вообще положено размышлять.

Да… Так размышлял он вот о чем:

— Допустим, курю я эту сигарету. А она у меня последняя. Пачка, к примеру, кончилась, а магазин закрыт на переучет. Сигарета моя становится меньше и меньше, наконец я гашу окурок — и все. Нет сигареты. В пепельнице лежит бычок, и пусть меня распинают, но я буду стоять на своем и утверждать, что сигареты нет, поскольку очевидное есть очевидное: бычок — не сигарета, а дважды два — четыре, и параллельные прямые не пересекаются, если не тревожить неэвклидову геометрию и кривизну пространства.

Мысли себе текут, проходит время, курить охота.

Между делом разминаю бычок, прикуриваю кое-как, «чуть не обжигая губы, и делаю пару затяжек, с особым удовольствием вспоминая: «Курить — здоровью вредить!» На вопрос же: «…что это ты, Историк, делаешь?..» — отвечу без тени сомнений, что, мол, курю, — а что?.. «И что же ты, голубчик, куришь?..» — «А сигаретку, — скажу, — сигаретку! Не кактус же я распалил и не ручку за тридцать копеек — сигаретку!»

— Но… позвольте! Ведь вы только что утверждали, любезнейший, что сигареты нет! Или это не вы?.. Может быть, какой-то посторонний и некомпетентный дядя?

— …

— Что же вы молчите, Историк?..

Историк (в сторону):

— Да пошел ты!..

— Нечем крыть, иди-гуляй картошку рыть! Историк называется: то у него есть сигарета, то — нет! Так вот халтурно ты Историю и напишешь! Потомки наши сменяться будут! — сказал монстр Трихолоноптерикс и презрительно сплюнул на пол.

— Но-но-но! Без обобщений!

— А чего ты пугаешь?.. Я не из пугливых… — Трихолоноптерикс вздернул свою маленькую головку.

— Н-да… неплохо было бы узнать, с кем все-таки имею честь? — угрюмо спросил Историк, исподлобья глядя на монстра.

И тот не без достоинства представился:

— А я, мой Историк, не кто иной, как сам Быт. Так-то! Нет, нет, можете не вставать. Я привык к непочтительности, и вообще в своих манерах я очень прост. Можете судить хотя бы по тому, что я не постеснялся явиться к вам таким вот монстром. Не забывайте, молодой человек, кто я! Быт! Мне полтора миллиона лет только по данным ваших археологов, а на самом деле значительно больше, я даже сам не знаю, сколько мне лет! Так что сидите в моем присутствии, я это пока разрешаю, поскольку заставить вас вскочить — сущие для меня пустяки. Никакой электроники и суперхимии не потребуется. Достаточно обыкновенной булавки в мягком сиденье вашего кресла.

В это мгновение острейшая боль ужалила Историка в руку, он вскочил с диким воплем и обнаружил, что задремал в кресле с сигаретой и она, догорев, обожгла.

«Курить — здоровью вредить!» — иного не скажешь, но как бы там ни было — пример с сигаретой просто настораживает… Ведь это означает, что к любому утверждению можно подъехать и так, и этак, и… Ничего не «и»! Надо быть проще: «меньше знаешь — крепче спишь», а посему «на всякий чих не наздравствуешься», и если однажды ты уж начал «так», то и далее утверждай только «так». Начнешь «эдак», да еще с выкрутасом и суесловием, тебя тут же ткнут мордой в хрен, ибо История — дело тонкое!

Ну ладно, допустим, что здесь мы рассуждали очень хорошо и недлинно, вернемся все же непосредственно к Историку. Он у нас уже перестал вопить и снова сел в кресло размышлять, изредка дуя на обожженное место и неодобрительно покачивая головой. Историк осуждал себя за легкомыслие и пугал: «А если б пожар?..»


Рекомендуем почитать
Соленая Падь. На Иртыше

«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.


...Где отчий дом

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Опрокинутый дом

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Иван, себя не помнящий

С Иваном Ивановичем, членом Общества кинолюбов СССР, случились странные события. А начались они с того, что Иван Иванович, стоя у края тротуара, майским весенним утром в Столице, в наши дни начисто запамятовал, что было написано в его рукописи киносценария, которая исчезла вместе с желтым портфелем с чернильным пятном около застежки. Забыл напрочь.


Пересечения

В своей второй книге автор, энергетик по профессии, много лет живущий на Севере, рассказывает о нелегких буднях электрической службы, о героическом труде северян.


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».