Адольфо Камински, фальсификатор - [12]
Наконец грузовик остановился возле Маладрери, знаменитой образцовой тюрьмы города Кана. Нас всех согнали в одну камеру и заперли. Десять квадратных метров на семь человек. Негде было лечь, невозможно выспаться. Единственную койку отдали мсье Ожье, старому и больному. Два дня мы не ели и не пили. Никто из охраны к нам не заглядывал. Про нас попросту забыли.
Старику Ожье стало худо, он лежал на тюфяке, набитом соломой, и стонал, приоткрыв рот. Из глаз по изрезанным морщинами щекам непрерывно лились слезы. Он тяжело дышал с присвистом. Стоны становились все громче. Дора склонилась над ним и увидела, что отец умирает… Я пытался разделить его страдания, нарочно дышал с перерывами, как и он. Папа стал отчаянно колотить в дверь, звать охрану, кричать, что здесь вот-вот человек скончается. Поднял немыслимый шум, и в конце концов к нам явился начальник охраны.
– Этот человек сражался на вашей стороне, за Германию, во время Первой мировой, жертвовал собой, потерял ногу. Неужели вы допустите, чтобы он умер в тюрьме как преступник?!
Начальник ушел, ничего не ответив. Мсье Ожье попросил папу спеть над ним заранее кадиш. Я с удивлением увидел, как папа торжественно поднялся и стал читать нараспев слова еврейской поминальной молитвы. Прежде я и не подозревал, что он умеет молиться. Священный текст, произнесенный знакомым отцовским голосом в мрачных стенах, где прежде много дней царило безмолвие, произвел особенное впечатление. Ведь тюрьма для нас была лишь задержкой в пути, впереди нас ждал лагерь, вероятная смерть… Становясь на молитву, он со значением взглянул на каждого. В тот день царь Соломон через своего тезку обращался именно к нам.
Мсье Ожье, как ни странно, освободили. Но его дочь осталась в заключении. Мой папа поклялся, что позаботится о Доре как о родной дочери. Мы приняли ее в свою семью, стремясь, чтобы она не чувствовала себя сиротой. На следующий день нас посадили на поезд вместе с другими евреями, которых депортировали из Нормандии. Подъезжали набитые людьми грузовики, несчастных «выгружали» и запихивали в вагоны. Сотнями. Всех возрастов. Всех сословий. В толчее, сумятице, немыслимом шуме мы различили разговоры о Дранси. Поль мгновенно обошел вагон, спрашивая у всех:
– Простите, у вас не найдется листка бумаги? А ручки или карандаша?
Некоторых застали дома, поэтому они успели собрать вещи. И охотно снабдили Поля бумагой и письменными принадлежностями.
– Что ты задумал?
– Напишу аргентинскому консулу.
– Зачем?
– Только он сможет нас спасти. Взять под защиту. Гляди: у всех нашиты шестиконечные звезды, только у нас их нет. Мы на особом положении.
Поль написал письмо и сделал массу копий. Коротко и ясно: наши фамилии, имена, подданство, место назначения. Пусть Аргентина вступится за своих граждан. Пока поезд не тронулся, Поль успел раздать письма железнодорожникам на станции, потом часть выбросил из окна на ходу. Мы надеялись, что какая-нибудь добрая душа наклеит марку и опустит письмо в почтовый ящик.
Попробую описать тебе Дранси. Целый город за колючей проволокой. Недостроенные пятиэтажки, остов заброшенного здания в форме буквы «U», пустой прямоугольный двор внутри. Ни дверей, ни оконных рам, ни перегородок. Строительство не завершили, воздвигли только скелет будущего дома. Бетон, торчащая арматура. Тюрьма без стен, открытая всем ветрам и глазам. Мы полностью беззащитны. Кругом ничего и никого, кроме охраны. Над нами угрожающе нависли пять высоченных башен.
Обитель сквозняков в прямом и переносном смысле. Здесь дуло буквально изо всех углов. И люди не задерживались, поезда привозили и увозили их постоянно. Тысячами. В каждом помещении человек по сорок. Женщины отдельно от мужчин. Кипящий муравейник. Никто не оставался в Дранси надолго. Пересылка. Сортировочная станция перед отправкой в лагеря Восточной Европы. Некоторые переночевать не успевали. Немцы говорили: «Вы едете в трудовой лагерь». Как будто немощные старики и двухлетние дети способны трудиться! С начала войны прошло немало времени, все уже слышали про облаву «Вель д’Ив»[15], все знали, что поезда неизменно увозят евреев в «Пичипой»[16].
Людей предварительно брили наголо и оставляли до рассвета на лестничных клетках, поскольку места в помещениях не хватало для всех. Слышались крики и плач. Сумасшедший дом! Прислушиваясь к воплям, я думал о Доре и младшей сестре Полин. Не страшно ли им на женской половине? Удалось ли поспать хоть чуть-чуть? Сам я не мог сомкнуть глаз, надеясь, что о худшем они не догадывались… Дора… Папа исполнил обещание, данное старику Ожье, принял ее в семью. На беду, никто кроме нас не считал ее удочерение законным. В Дранси ее сразу поселили этажом ниже, с теми, кого собирались отправить в лагерь в ближайшее время. Папа упорно доказывал всем, что Дора – его дочь. Дошел до начальника Дранси Алоиза Бруннера, добился, чтобы тот принял его. Но Бруннер был неумолим: по документам Дора – француженка. Его ответ привел папу в отчаяние:
– Вы утверждаете, что не в силах расстаться с ней? Отлично! Могу отправить при ближайшей оказии всю семью, там и для вас найдется место.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.
Пролетариат России, под руководством большевистской партии, во главе с ее гениальным вождем великим Лениным в октябре 1917 года совершил героический подвиг, освободив от эксплуатации и гнета капитала весь многонациональный народ нашей Родины. Взоры трудящихся устремляются к героической эпопее Октябрьской революции, к славным делам ее участников.Наряду с документами, ценным историческим материалом являются воспоминания старых большевиков. Они раскрывают конкретные, очень важные детали прошлого, наполняют нашу историческую литературу горячим дыханием эпохи, духом живой жизни, способствуют более обстоятельному и глубокому изучению героической борьбы Коммунистической партии за интересы народа.В настоящий сборник вошли воспоминания активных участников Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.
В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.