Адмирал Вселенной - [9]

«Они держат мешки, как тот рабочий», — подумал Сергей.

— Вместо математики будет урок русского языка, — сказал он. — Послушайте!

Мешки вдруг остановились, и со сходней раздался грубый голос:

— Эй, гайдамак, чего хлеборез раскрыл, заторы ставишь?

Подростки засмеялись.

— В кадку его мать!

— Пес их тесть!

— Ишь затараторил, баба некурящая, иди в женотдел!

— Молчи, молокосос, тебя и в комсомол не запустят!

— Кончай шутки шутить! Глянь-ка на пароход — англичане скалятся. Весь Запад глядит на вас, а вы ругаетесь!

Это выступил бригадир. Мешки двинулись, закачались.

— Как ты догадался, что будет урок русского языка? — спросил Божко.

— Молодой грузчик сорвал ногой планку на сходнях, а следующий за ним споткнулся. Задние не знали, что получится затор, и продолжали идти. Ну и так далее.

— Ты же глядел в другую сторону. Иногда мне кажется, что у тебя глаза на затылке.

— Как у Шивы, — сказал Калашников и засмеялся.

— Как это? — сказал Божко.

— Есть индийская легенда: верховный бог Брама создал такую прекрасную женщину, что все тело Шипы покрылось глазами — так он глядел на эту прекрасную тетю. Во все глаза, короче.

— Жизнь прекрасна, — пробормотал Королев.

Отец Калашникова был букинистом, и Жорж увлекался многими вещами по очереди: то философией Лао-Цзы, то йогами, то причинами французской революции, то психологией животных. Увлечения проходили, знания оставались. Он мог ответить на самые неожиданные вопросы.

Приятели выбрались на отлогий берег, оккупированный одесскими сорванцами и беспризорниками.

Недалеко, кружком, сидели чумазые «Коровины дети» — так зовут чистильщиков пароходных котлов по кличке главного подрядчика — «Коровы». Главное в их работе — проползти между труб котла, сбить с них накипь и не потерять сознания от жары. Они курили папиросы «Нирванна» и поплевывали сквозь зубы. Это были худенькие малыши возрастом от пяти до девяти лет со старческими лицами. Двоих, Хохлика и Мотю, Сергей знал. Он подошел и поздоровался с ними за руку, сел рядом.

— Ну а дальше-то что? — спросил самый маленький.

— Ну и вот, братцы мои, — продолжал Мотя свой рассказ и затянулся дымом, — работы-то нет, а шамать хочется. Голодать нам нет никакого расчету. Тогда я и говорю Казанчику, Крысе, Шомполу и Спичке: «Надо, братцы мои, мешок, и вы бежите за таковым». Ну и мешок, понятное дело, у грузчиков взяли, пообещались отдать. А тут народ едет на базар всякий, всякие сытые буржуйские морды. И одна буржуйская морда едет в телеге, баба, короче. Крыса ей кричит: «Купи, чудило, поросенка! За трешку отдам». Баба останавливает лошадь и, конечно, догадывается, что поросенок ворованный: где же ты купишь поросенка за три рваных? Она мечтает: покупать или нет. Потом буржуйская жадность ее одолела. Говорит: «Ладно!»

Малыши захохотали.

— Мешок бросают в телегу. Едем, — продолжал Мотя. — Ну-ка, Червяк, дай огоньку. Ну и я, понятное дело, начинаю резать мешок ножиком изнутри. И слышу, баба орет не своим голосом: «Режут!»

Коровины дети полегли со смеху.

— Ну а я вылезаю из мешка, отряхиваю его, складываю аккуратно и под мышку. Баба меня хватает. «Ну-ка, — говорит, — верни трешку, шарлатан». — «Вот баба-дура, — говорю ей, — меня самого шарлатаны поймали и бросили в повозку. Чуть не убили». — «А отчего же ты хрюкал, сукин ты сын?» — «Я не хрюкал, это я так плакал. До скорой встречи!»

Коровины дети уже и смеяться не могли, они чуть не всхлипывали.

— А алой братцы уже купили пошамать и сидят меня дожидаются. Пролетарская солидарность.

Мотя был так мал, что и в самом деле сошел бы за поросенка. Сергею сделалось неловко за свои уже начавшие тяжелеть плечи и руки, перевитые мускулами. Он поднялся и пошел к морю, но не на руках, как обычно. Добрался до воды, не спеша поплыл к гидроотряду. Он отходил все дальше и дальше от берега и детского визга. И вдруг почувствовал, что остался один на один с морем и небом. И его охватило ликование, которое накатывалось на него сверкающими волнами всякий раз, когда он оставался наедине с природой. Перевернулся на спину, увидел высокие облака и стрижей. С поверхности воды их полет казался еще более высоким, чем был на самом деле.

«Я буду летать, как они, — сказал он себе, — иначе жить не стоит».

Эти слова вырвались у него сами собой, без участия разума, но часто такие «случайные» слова приобретали какую-то магическую силу.

Рядом послышался плеск. Сергей перевернулся на живот. Это был Божко. У него в восемнадцатом году оторвало шальной пулей кисть правой руки, но он ни в чем не уступал своим товарищам, разве что в гимнастике, а плавал лучше многих. В классе Валя держался несколько отчужденно и был близок только с Сергеем, который также оставался где-то в тени, остроумием не блистал и не лез из кожи, чтобы обратить на себя внимание. Нет, Королев был не дурак ввернуть иногда словечко, но делал это как бы нехотя и предпочитал слушать других, чем выступать самому.

— К гидроотряду? — спросил Божко.

— Да.

Друзья поплыли к колючей проволоке, концы которой от ближайшего к воде столба уходили в воду. В этом месте легко проникнуть на территорию отряда, поэтому здесь всегда стояла охрана. Вылезли на берег и поглядели сквозь проволоку на часового. Застывший солдат с винтовкой вызывал невольное уважение.