Адмирал Вселенной - [36]

Мы перебрались на террасу. Черепица съезжала с крыши и падала вниз. Павлов наконец поднялся и сказал, что если положить тюфяки поближе к стене, то черепица за счет инерции будет падать чуть подальше и нас не заденет.

«Так ты не боишься совсем?» — спросил я.

«Кому суждено быть повешенным, тот не утонет».

На улице спать мы не решались — страшно сороконожек.

Так мы провели время на террасе до шести часов. Последовал новый толчок. Тогда мы вышли на улицу. Народ кругом не спал. Ходили страшные разговоры, болтали о жертвах, явно преувеличивая. Мы двинулись на базар. А базару хоть бы что — торговля вовсю. Мы купили молока и только забрались на террасу — новый толчок. Наши бутылки стали раскачиваться, не поспевая за дрожью стола, — и вот я здесь. Какая-то хитрая комиссия забраковала наш дом.

Люшин хлебнул из горлышка и улыбнулся.

Королев улыбнулся в ответ и поглядел на потолок и стены: «Это хорошо, что Люшин поселился со мной». Общество Люшина всегда было приятным. С ним можно было и молчать, и это не тяготило, можно и говорить о чем угодно, и в этом не было занудства. Королев объяснял обаяние Люшина его почти детской искренностью и общим настроением терпимости и доброжелательности ко всему, что окружает. И плюс к тому Люшин был воспитанным человеком. Кроме того, Сергей Николаевич интересовался всем, что его окружает, и поэтому много знал и много умел. И еще он был прекрасным конструктором и смелым пилотом. И это Королев считал главным.

Рассказывают, что где-то в двадцатых годах по Узун-Сырту прогуливались два человека: поэт Максимилиан Волошин и авиатор Константин Арцеулов. Кстати сказать, оба они были художниками и считали окрестности Коктебеля лучшим местом на земле.

Вдруг ветром сорвало у Волошина шляпу, но шляпа, прежде чем упасть, долго висела над обрывом. Художники стали развлекаться, кидая с обрыва шляпы, и Арцеулов сказал:

— Здесь сильный восходящий поток, здесь можно парить на планере.

Вернувшись в Москву, Арцеулов организовал при «Научной редакции воздушного флота» общество «Парящий полет». И шляпа здесь ни при чем: вначале была не шляпа, а любовь к небу.

Авторитет Арцеулова в авиационных кругах был высок. Он прошел войну, по нем был некролог, и он участвовал в собственных похоронах, он первым в мире в 1916 году намеренно ввел аэроплан в штопор и сумел выйти из штопора; в то время это требовало необыкновенного мужества: до Арцеулова срыв в штопор был равносилен смерти. После революции он работал летчиком-испытателем.

Когда юный Сергей Люшин отыскал кружок «Парящий полет», один из энтузиастов, утративший иллюзии, сказал:

— Это мертворожденное дитя. Мы только потому кружок, что нас окружает непонимание.

Арцеулов возразил:

— Если пришел живой человек, то, значит, не мертворожденное.

В пустующей комнате Петровского дворца, напротив аэродрома на Ходынке он строил свой планер А-5. Ему помогал Люшин.

В июле 1922 года во время авиационного праздника члены «Парящего полета» бежали по аэродрому, а за ними на веревке, как змей, летел арцеуловский А-5. Потом планер зацепили машиной. Народ вокруг ликовал при виде этого полукомического зрелища.

В 1923 году в Коктебеле были проведены первые планерные состязания. На них представили десяток планеров.

Аппараты летать не хотели. Большинство из них не могло даже оторваться от земли. И напрасно техническая комиссия пачкалась, ложась на землю, в надежде увидеть просвет между колесами и землей.

Неудача постигла «Арапа» Тихомирова — Дубровина — Вахмистрова. «Стриж» Пышнова также не захотел лететь. Только испытания «Параболы» художника-футуриста и оригинального конструктора Черановского прошли более успешно: «Парабола» наехала на спящего зайца, но лететь также не захотела.

Под занавес Леонид Юнгмейстер (который успел покалечиться на «Буревестнике» Невдачина) сел в А-5 и вместо того, чтобы плюхнуться, развернулся вдоль склона и пошел на запад. Когда планер вернулся, все заметили, что он не потерял высоты. Он парил сорок одну минуту. Сразу послали телеграмму в Москву, и Москва дала еще три дня. В один из этих подаренных дней Юнгмейстер продержался в воздухе больше часа.

Арцеулов летать сам не мог, хотя был подготовлен лучше других. Он приехал на состязания после аварии истребителя ИЛ-400 и ходил с палочкой.

Эти соревнования, несмотря на внешние неуда <и, дали авиации очень много: были предложены новые методики расчета планера, выявлены недостатки.

По вечерам Люшин и Королев прогуливались по берегу моря.

— Черное море шумит по-особенному. Ты заметил? — сказал Люшин.

— Я не слышал других морей.

— На Балтийском волны шелестят, а здесь бьют, и каждый удар не похож на предыдущий. Когда я нахожусь в доме, то невольно вздрагиваю от сильного удара.

— Я об этом не думал, — сказал Королев.

— Землетрясение виновато. Обычно ищешь защиты в доме, а здесь все наоборот. Я вообще человек трусоватый.

Королев улыбнулся. Все знали о «трусоватости» Люшина.

— А что ты больше всего запомнил из состязаний с немцами?

— Красиво, когда ночью проходит над тобой с шипением освещенная луной гигантская птица, а по склону горы горят плошки с мазутом.