Адмирал Вселенной - [22]

Дверь открыла Ляля.

— Сережа, наконец-то! — сказала она, как будто еле дождалась его. Как после он увидел, она всех встречала с одинаковой радостью, и это потом злило его. Но на этот раз он расплылся в улыбке и развел руками.

— Все дела.

— Какие дела? — в синих глазах Ляли было столько неподдельного интереса, что Сергей чуть было не заговорил об аэродинамической установке Прандтля в Геттингене. Но после он заметил, что у нее неподдельный интерес ко всякому человеку, и это также его злило. Иногда он за глаза называл ее артисткой, полагая, что она не совсем искренна. А все, кто вокруг Ляли, в нее влюблены, и она просто делает всем приятное. Но в этот раз он подумал, что интерес Ляли к его делам не распространяется на дела всех остальных.

«Обязательно расскажу ей о проекте», — подумал он.

Наружное великолепие дома никак не соответствовало бедности квартиры. Единственным ее украшением был лепной потолок и, пожалуй, кресло-качалка на балконе. Сергей прошел за Лялей. За круглым столом сидела вся братия и бурно поприветствовала его, даже слишком бурно. Ляля принесла еще один стул.

— Кому сдавать? — спросил Калашников с видом шулера.

Сергей поглядел на Лялю.

— Во что играете?

— В дурака.

— А на что?

— На смех. Тот, кто проиграет, должен смеяться.

— Наверное, очень интересная игра. Научите меня.

И стены квартиры дрогнули от смеха. Больше всего покатывался Калашников.

— Не уме-ет в ду-урака! — повторял он, вытирая слезы.

— Сдавай и на меня, — сказал Сергей со свирепым лицом опереточного злодея. — Когда ты проиграешь, тебе легче будет смеяться, вспомнив, что я играть не умею.

— Сейчас я тебя научу, тебе это очень пригодится в жизни, — сказал Калашников и со своими обычными прибауточками стал читать лекцию о том, как отличается бубна от червы и валет от дамы, об истории возникновения карт. Он врал напропалую, переходя на какой-то якобы научный язык, потом на какие-то теории, и все-таки ухитрился объяснить правила игры.

— Теперь я умею, — сказал Сергей. — Я когда-то в молодости думал, что это необязательно.

— А теперь-то ты так не думаешь?

Сергей поглядел на Лялю.

— Теперь не думаю.

И в самом деле, он не предполагал, что игра в дурака таит в себе такую бездну удовольствия.

Дверь раскрылась. Появилась мать Ляли.

— Ты помнишь свое обещание? — спросила она.

— Помню, — сказала Ляли и исчезла.

— Ну, кому сдавать? — спросил Назарковский.

— Тебе.

Сдали карты.

— У кого шестерка? Заходите.

И Сергей поразился, до чего это глупейшее занятие — игра в карты. Он не понимал, как минуту назад находил в ней удовольствие.

Калашников сказал:

— А может, хватит? Глупое занятие.

И все согласились, что хватит.

Сергей вышел на балкон, сел в кресло-качалку и стал глядеть по сторонам.

«Вот это то, что она видит, на всем этом ее и и ляд, — думал он. — Если с ней игра в дурака прекрасна, то каково же рядом с ней прекрасное? Например, вот эти акации? Если в ее присутствии сломать ветку, то польется кровь».

И ему показалось, что он слышит полет ночных бабочек и видит сверкающую чешую моря. Вот он видит море сверху, вот наклонно. Вот волны накатываются на песок, мелко перебирая белыми пальцами.

И вдруг он увидел Лялю. Она бежала с какой-то кастрюлькой.

— О чем задумался? — спросил Калашников.

— Так я тебе и сказал! — засмеялся Сергей, приходя в себя.

Он услышал частые шаги по лестнице, щелчок замка, шаги по коридорчику на кухню, там, в коридорчике, три ступеньки, вот заскрипели половицы. Сергей видел все, как будто перед ним крутили фильм, где заснята Ляля. Дверь открылась.

— Сейчас будут картофельные оладьи, — сказала она. — Только нет одной вилки.

— Я буду циркулем, — сказал Юра.

— Обожаю есть циркулем, — сказал Калашников.

— Циркуль беру я, — сказала Ляля.

Начались каникулы. В ОАВУКе молчали. Сергей закончил эскиз крепления отъемной части крыла к центроплану и пошел купаться.

— Пузо калишь, а тебя Фаерштейн ищет, ноги стер до самых колен, разыскивая тебя.

Это был знакомый матрос из ГИДРО.

— А ты?

— А я ничего.

— Пузо калишь на солнце, а Фаерштейн тем временем стер ноги выше колен. Ведь ты тоже мог сделать что-нибудь полезное для авиации, пока Фаер ищет меня.

Борис Владимирович Фаерштейн имел озабоченный вид. Он всегда изображал высшую степень занятости.

— Лекторов у меня мало, — сказал он. — Будешь читать лекции. Надо ликвидировать авиабезграмотность. Иди к грузчикам, Коровиным детям, матросам. Давай!

И закрутилось колесо.

Фаерштейн был им доволен и не считал нужным этого скрывать. И поэтому Сергей, прослышав о Первых планерных состязаниях в Коктебеле, заикнулся о своем желании попасть на них. Необходимо встретиться с конструкторами и планеристами, показать свой проект, посоветоваться, ну и так далее.

— Так ты делаешь проект планера? — спросил Фаерштейн.

— Скоро будет готов.

— Поедешь в следующий раз. Сейчас поедет Долганов.

— Долганов — достойный человек.

— Но Долганова придержал Шляпников, отсылает его куда-то. Едет Курисис. А ты дуй на завод Белино-Фендрих, прочитай лекцию.

Прошла осень, наступил новый год, последний год учебы в Стройпрофтехшколе. Работа Сергея над проектом совпала с лозунгом Фаерштейна: «Нам нужны проекты, много проектов! Пусть работают все!»